Джеральд повернулся и взглянул на нее, и она поняла, что все время, пока размышляла, не сводила с него глаз.

— Что случилось, Кэтрин?

— Дорогой, ты такой молчаливый.

Он печально улыбнулся и крепче сжал ее руку.

— Правда? — спросил он. — Прости. Дело в том… ладно, я объясню позже. Я… — Он оборвал шепот, потому что они уже подходили к родителям.

Перед камином стояли тяжелые стулья и кушетки. Худое тело мистера Круикшэнка уже покоилось на одной из кушеток. Его супруга опускалась на стул.

Мистер Круикшэнк похлопал по кушетке рядом с собой.

— Садитесь сюда, Кэтрин, — сказал он.

Она испуганно присела. Кэтрин ощущала запах чистоты и крахмала, исходящий от его рубашки, и запах помады, какой были покрыты его редкие седые волосы.

Она старалась не дрожать. Волны жара от камина прокатывались по ногам. Кэтрин подняла глаза. «Очередной потолок в семь с половиной метров», — подумала она. И книги, тысячи книг. Прячущиеся в тени мраморные бюсты хмуро смотрели вниз с верхних полок книжных шкафов. Потолок был покрыт громадными фресками в зеленоватых тонах. Повсюду виднелись очертания живых тропических растений в огромных кадках, и их листья походили на зеленые кинжалы.

— Вам двадцать пять, Кэтрин, — произнес мистер Круикшэнк. Вопросом это было лишь отчасти.

Она сложила руки.

— Да. — Горло ее сжалось. «Первый обед с родителями моего жениха», — подумала Кэтрин. Она напряженно ждала, что он скажет дальше.

Однако мистер Круикшэнк больше ничего не сказал. Краем глаза она видела, как его костлявые пальцы неутомимо барабанят по коленной чашечке.

— Отец, я… — внезапно заговорил Джеральд. Голос его оборвался, когда у него за спиной открылась дверь и вошел дворецкий с кофе.

«Вечер никогда не закончится», — думала Кэтрин, когда дворецкий наклонялся к ней с подносом. Она взяла чашечку кофе. Налила немного сливок из серебряного молочника, положила пол-ложечки сахара и размешала как можно тише.

Мистер Круикшэнк потягивал черный кофе без сахара. Его чашка чуть позвякивала о блюдце. Кэтрин изо всех сил старалась не замечать этого звука. Она пыталась сосредоточиться на треске поленьев в камине. Но все равно слышала проклятое позвякивание.

Она взглянула на Джеральда, потом на его мать. Оба сидели, уставившись в чашки. У нее вдруг окаменели все мышцы. «Не знаю, почему я так боюсь. Боюсь его отца, его матери, его дома. Это просто ужасно, бояться того, что является частью Джеральда, но ничего не могу с собой поделать. Лишь хочу, чтобы он увел меня подальше от всего этого».

Она снова взглянула на Джеральда. В нем что-то зрело. Нарастало, словно раздуваемый ветром огонь. Кэтрин сидела и дожидалась, понимая, что вот-вот что-то произойдет, он заговорит, или закричит, или разобьет об пол чашку. Его горло подергиваюсь, когда он ставил чашку и быстрым движением облизывал губы. Она напряженно ждала, руки дрожали. Кэтрин поняла, что не в силах дышать и все в комнате, за исключением Джеральда, будто уплывает куда-то вдаль.

Затем, когда этот миг прошел, она заметила мраморный бюст далеко у него за спиной. «Над дверьми на бюст Паллады у порога моего, — напыщенно и неуместно процитировал вдруг внутренний голос, — Сел — и больше ничего».

— Отец, — быстро проговорил Джеральд, и она сосредоточилась на его лице. Он сидел на краешке стула, вжимая ладони в колени.

Кэтрин оцепенела, дожидаясь ответа мистера Круикшэнка.

— Джеральд, — отозвался тот, и она, вдруг поперхнувшись, нервными пальцами отставила чашку с блюдцем.