Во дворе была маленькая девочка. Сара посмотрела на нее. Девочка укладывала в коляску куклу. Она что-то невнятно приговаривала, и звуки поднимались вверх, отражаясь от стен дома.

Сара посмотрела на щенка. Почему он не сопротивляется, не вырывается, не кусается? Почему просто безвольно свисает с ее руки, словно все уже понял?

В горле зарождался крик. Она стиснула зубы.

Девочка пошла к двери, ведущей в подвал.

Сара снова высунула руки в окно. Голова, казалось, становится все больше, и кожа вот-вот треснет.

Она ощутила на запястьях солнечное тепло.

Она начала разжимать пальцы.

Живот свела судорога, поток ужаса обрушился на нее тяжестью бетонного блока, сокрушая внутренности.

Она втянула руки в комнату и бросила щенка на стул.

— Нет, — рыдала она, — Нет, нет.

Она закрыла лицо вспотевшими ладонями.

Медленно отняла руки.

И посмотрела.

Хвост бешено вилял, карие глаза снова весело блестели. Маленький щенок радостно ковылял к ней по кофейному столику.

Крошечная стеклянная пастушка соскользнула со стола и вдребезги разбилась, когда щенок спрыгнул со стола и растянулся у ног Сары.

Чувство как будто поднималось изнутри, накатывая жаркими волнами на разум.

Пастушка лежала, разбитая на куски.

Комната кружилась. Сара слышала свой пронзительный крик.

Щенок вдруг забился у нее в руках.

Она вышвырнула его наружу.

Дело сделано. Она поняла, что стоит на коленях у окна, в ужасе глядя вниз. Белое изломанное тельце неподвижно лежало на бетоне. Все еще заключенный внутри ее разума, звучал визг падавшего щенка.

Он все падал и падал… Сон Дэйви сочился из стенок ее сознания.

Внизу из подвала выбежала девочка. Уставилась на щенка, раскрыв рот, не в силах издать ни звука.

Сара тоже пыталась закричать. Язык не повиновался.

Потом она повернула голову.

— Мама! Мама!

За спиной открылась дверь.

Сара снова посмотрела вниз. Вокруг тельца расплывалось красное пятно.

Она обессиленно навалилась на подоконник, голова склонилась к нагретым кирпичам. Катились слезы. Вдруг она услышала, как заговорили внизу люди. Кто-то увидел ее и окликнул. Люди все звали, но Сара не отвечала. Она вжималась лбом в угол оконного проема, пока не стало больно. «Если ты с ним что-нибудь сделаешь. Если ты с ним что-нибудь сделаешь, если…»

— Дэйви, — произнесла она осипшим голосом. — Это же ради тебя. Ты же знаешь, что это ради тебя.

Она заскребла ногтями по кирпичам.

— Мамочка тебя любит, — сказала она.

Она вышла вместе с консьержем. Стояла рядом с ним на пустыре. Ждала, пока он выкопает глубокую яму. Вдыхала острый запах сырой земли. Смотрела, как он опускает в яму холщовый мешок и засыпает его. Слушала, как он утаптывает землю.

Затем консьерж взглянул на нее.

— Вот и все, — произнес он.

Она все рассказывала ему, как щенок выпал из окна. Снова и снова рассказывала.

Он стоял на подоконнике, глядел вниз. Я испугалась, хотела снять его, ну, вы понимаете. Он услышал мои шаги и заволновался, ну, вы понимаете, одна лапа соскользнула с подоконника. А потом он упал. Прямо во двор.

— Он стоял на подоконнике, глядел вниз, — сказала она.

— Пойдемте, мисс Нильсен, — произнес консьерж.

Она больше ничего не сказала. Консьерж проводил ее до двери.

В квартире было слишком тихо, слишком душно и пустынно. Она открыла все окна. Не помогло. Воздух был затхлый, тяжелый, душный. Она обмахивалась газетой, но от этого только быстрее текли капли пота. Она втягивала в себя горячий воздух. Она слышала, как тяжелые рабочие ботинки утрамбовывают землю.