Проносясь над сверкающими шпилями, он напрасно высматривал бы какие-нибудь следы человеческой деятельности. Он пристально вглядывался бы в бесконечные ленты скоростных шоссе, продернутые друг через друга подобно нитям гигантского ткацкого станка. Но не увидел бы автокаров, не увидел бы ничего, кроме пустынных переулков и огней светофоров, сменяющихся без какого-либо смысла.

Нырнув поглубже и начав петлять между сверкающими башнями, наблюдатель увидел бы движущиеся дорожки, размеренно вращающиеся огромные уличные вентиляторы, которые нагнетают теплый воздух зимой и прохладный — летом, открывающиеся и закрывающиеся крошечные двери, парковые фонтаны, ритмично выбрасывающие в небеса водяные столбы.

Чуть дальше, и он оказался бы над обширным открытым пространством, где перед своими ангарами выстроились рядами сверкающие обшивкой космические корабли. Еще дальше наблюдатель заметил бы проблеск реки, покоящиеся вдоль берега суда, прозрачные клубы пара, поднимающиеся от кормы благодаря никогда не прекращающейся работе вентилей.

И снова он взмыл бы над городской застройкой, высматривая хоть какие-нибудь признаки жизни на широких проспектах, в паутине улиц, в упорядоченном узоре жилых кварталов, в стальной цитадели делового района.

Поиски были бы бесплодны.

Всякое движение внизу производилось лишь механизмами. И, поняв, что это за город, наблюдатель перестал бы высматривать людей, его взгляд выхватил бы из пейзажа приземистые металлические конструкции, расположенные в километре друг от друга. В этих круглых строениях помещались не знающие отдыха машины, гудящие слуги горожан.

Это машины делали все: очищали воздух, приводили в движение дорожки и открывали двери, посылали синхронные импульсы светофорам, управляли фонтанами и космическими кораблями, судами на реке и вентиляторами.

Машины, на непогрешимую безотказность которых обитатели города возлагали свои надежды.

В данный момент эти обитатели отдыхали в своих комнатах, на пневматических лежаках. И музыка, звучащая из их стенных колонок, прохладный бриз, веющий от их домашних вентиляторов, сам воздух, каким они дышали, — все это производили машины, безупречные, надежные, безотказные.

Вот в ушах раздалось жужжание. Город начал просыпаться.

Все жужжит и жужжит.

Ты услышал этот звук из черной пучины дремоты. Ты сморщил свой римский нос и переключил два десятка мозговых рычажков, открывая выезды на скоростные шоссе своих конечностей.

Звук прошел глубже, взрезал пелену сонного дурмана и ткнул нетерпеливым пальцем в пульсирующую плоть мозга. Ты повернул на подушке голову и скорчил гримасу. Усилием воли резко открыв один глаз, ты выдохнул, пробормотав что-то в микрофон.

— Капитан Рэкли!

От полоснувшего ножом голоса у тебя свело зубы.

— Да, — ответил ты.

— Вам надлежит немедленно явиться в штаб вашего полка.

Сон и раздражение как рукой сняло, так желчный старик сметает с шахматной доски фигурки. Мышцы живота пришли в действие, и ты уже сидишь на постели. Внутри внушительных размеров грудной клетки тот пульсирующий комок плоти, что задает ритм кровотоку, резко сжался и снова принялся за свою размеренную работу. Потовые железы вернулись к привычной деятельности, готовые к действию, опасности, героизму.

— Неужели?.. — начал ты.

— Прибыть немедленно! — сказал трескучий голос, и у тебя в ухе раздался оглушительный щелчок.

Ты, Джастин Рэкли, уронил трубку на рычажки и, в развевающейся пижаме, ринулся из постели под душ.

Метнулся к двери гардероба и распахнул ее. Нырнув в глубины шкафа, ты вскоре вышел, держа в руках плотно облегающие брюки и китель сорок второго размера в руках. Надел эти брюки и китель, шлепнулся на ближайшее сиденье и сунул ноги в черные армейские ботинки.

А на лице у тебя отражались ох какие невеселые мысли.