Ее мысли неустанно возвращались к тому, что же это был за предмет, но теперь она позволяла себе думать на эту тему — поскольку понимала, что если, несмотря на все ее старания, мысли все же возвращаются к предмету размышлений, лучше не сопротивляться. Только одержимые мучаются навязчивыми идеями.

Эта фиговина в земле может быть частью какой-либо сборной конструкции, отважилось подсказать ее сознание. Но никто не строит сборные домики в лесной глуши: зачем тащить сюда металлический хлам, когда трое мужчин с пилами и топорами буквально за шесть часов сделают вместо этого небольшой сарайчик. Кроме того, и машина, и любая другая металлическая вещь за прошедшее время покоробились бы от ржавчины. Может быть, это мотор, но к чему?

И сейчас, с наступлением темноты, память о том ментальном контакте снова вернулась с неоспоримой настойчивостью. Он просто обязан быть парапсихической вибрацией, и Бобби действительно почувствовала ее. Это…

Неожиданно холодное и пугающее чувство уверенности поднялось в ней: там, в земле, кто-то похоронен. Может, она откопала верхнюю часть капота машины или рефрижератора, или даже дорожный железный сундук, но чем бы это ни было в своей прошлой жизни при свете солнца, сейчас это гроб. Жертва убийства? А кто же еще может быть так похоронен, в таком месте и в таком гробу? Те парни, которым случается бродить по лесам в охотничий сезон и которые по несчастному стечению обстоятельств теряются и гибнут, не таскают на себе металлический контейнер, чтобы перед смертью залезть в него… но если принять на веру эту идиотскую мысль, то кто же насыпал над захоронением всю эту землю и грязь? Отдохните, предки, как мы говаривали в радужные дни юности.

Дрожь. Это был зов человеческих останков.

Давай, валяй дальше, Бобби. Не будь такой чертовой дурой.

Однако она содрогнулась. Мысль обладала непонятной притягательностью, как и рассказы о викторианских привидениях, которым не стало места в жизни, несущейся сломя голову по дороге исследования тайн микромира навстречу радостям и ужасам XXI века, — от нее по телу так же пробегали мурашки. Она слышала, как Энн смеется и говорит Бобби, ты становишься такой же ненормальной, как и дядюшка Фрэнк, и ты заслужила это, заперевшись ото всех со своей вонючей собакой. Точно. Лихорадка от жизни в хижине. Комплекс отшельника. Позвони доктору, вызови сиделку, Бобби плохо… и становится хуже.

И все же ей вдруг очень захотелось поговорить с Джимом Гарденером — ей нужно было поговорить с ним. Она зашла в комнату, чтобы позвонить в его дом, расположенный далее по дороге в Юнити. Она уже набрала на диске четыре цифры, когда вспомнила, что Джим отправился на выездные чтения — они да поэтические семинары были источником его существования. Для гастролирующего артиста лето было благодатным сезоном. Все эти перезревшие матроны должны чем-то скрашивать свое лето, — она как будто слышала ироничный голос Джима, — а мне зимой нужно что-то кушать. Ты должна бога благодарить, Бобби, что при любом раскладе ты-то сохраняешь своих читателей.

Да, действительно, это она делала, хотя и подозревала, что Джим любил свою работу больше, чем желал показать. Вне всякого сомнения.

Андерсон положила трубку обратно на рычаг и взглянула на книжный шкаф слева от печки. Он не выглядел представительно — она не была и никогда не будет плотником, — но свои функции выполнял. Две нижние полки были заняты экземплярами из серии «Время-Жизнь» о прошлом Дикого Запада. Две полки повыше были вперемешку заполнены художественной литературой и публицистикой на эту же тему; ранние вестерны Брайена Гарфилда боролись за место под солнцем с массивным трудом Хуберта Хэмптона "Исследования Западных Территорий", "Сага о Сэккетах" Луиса Л'Амура лежала корка к корке с двумя прекрасными романами Ричарда Мариуса — "Приход дождя" и "Граница земли обетованной".