На его живом, веснушчатом лице промелькнуло выражение жалости и уважения.
— Я ее вчера спрашиваю, Гагину, — продолжала завуч, — как ты понимаешь принцип «кто не работает, тот не ест»?
— Простите, — перебил ее посетитель, — может, вы пошлете за девочкой? Если можно, разрешите нам с ней погулять. Ребята не возражают, если мы вчетвером отправимся на приморский бульвар?
Ребята не возражали. Пока пришла Ата, завуч рассказывала, как поставлена в интернате идейно воспитательная работа, и намекнула, что фактическим директором является она, «потому что, сами понимаете, — слепой…».
— А где директор?
Оказалось, что директор уехал в командировку в Москву.
— А какой предмет он преподает?
— Географию.
В кабинете на шкафах стояло несколько огромных глобусов, на которых все было обозначено выпукло.
Санди внимательно разглядывал глобусы, когда с треском распахнулась дверь и в кабинет стремительно вбежала сердитая девочка лет тринадцати.
— Вы меня опять звали, вам еще не надоело говорить об одном и том же? — язвительно начала девочка, останавливаясь- посреди кабинета.
— Как ты со мной разговариваешь? И… ты опять бежала? В правилах…
— Ведь это вы составили правила! Только вы одна можете требовать, чтобы дети ходили, как старики…
Девочка вдруг замолкла и прислушалась.
— Кто еще здесь? — спросила она вдруг неуверенно. Ермак кашлянул и встал. Ата бросилась к нему:
— Ермак, это ты? Почему тебя так долго не было? Ты болел? Или твоя мама опять…
— Я потом расскажу, — перебил ее Ермак. Товарищ Бурлаков поднялся:
— Разрешите откланяться, Анна Гордеевна. Значит, мы пойдем прогуляемся. У Аты есть пальто?
— Кто вы? — спросила девочка, нахмурившись.
— Инспектор. Меня зовут Ефим Иванович. Ата сбегала за пальто и косынкой.
— Ата, это Санди! — сказал Ермак, когда вышли на улицу. Девочка протянула руку:
— Здравствуйте, Санди. Ермак часто рассказывал о вас. Вы мне покажете ваши корабли?
Санди пожал маленькую горячую руку, но при этом так растерялся, что не сразу ответил.
— Вы меня не бойтесь, — засмеялась Ата, — я не злая. Спросите у Ермака. Просто я ее ненавижу, эту Анну Гордеевну! Ох как я ее ненавижу! Я всем ребятам объяснила, что она плохая. Как они раньше не понимали? Ребята меня слушают. Мы будем ее изводить, пока она не уйдет из интерната!
— Об этом мы еще поговорим, — пробурчал Ермак недовольно.
Ата шла уверенно, как будто видела. И хотя она крепко держала Ермака за руку, но всякий бы понял — просто она очень соскучилась.
Санди подумал, что Ата была бы, пожалуй, красивой, если бы ее не портило что-то свойственное многим слепым: какая-то угловатость, дикость, некрасивое выражение угрюмости.
На приморском бульваре было мало народу. Курортники уже разъехались. Ата сама выбрала скамейку и села с краю, возле Ермака. Потом она повернула лицо к инспектору. |