Подошел дедушка. Я хотел уступить ему кресло, но он остался стоять, положив руку мне на плечо.

 

— Филипп Михайлович, — обратился он к Мальшету, — пожалуйста, зайдите ко мне утром пораньше. Хочу обсудить с вами до совета экспедиции план работы. Надо уточнить маршруты первых разрезов и составить рабочий план станций.

 

Мальшет кивнул головой. Зеленые глаза его загорелись: начиналась работа, океанские будни.

 

— Откуда начнутся исследования? — спросил у деда режиссер.

 

— От восточных берегов Африки до Австралии.

 

— Это правда, что мы знаем дно Индийского океана хуже, чем поверхность Луны? — наивно продолжал режиссер.

 

— Безусловно.

 

— Простите, я слышал, в план ваших исследований входит также изучение радиоактивности океана. В наш атомный век…

 

— Вот именно. В природе радиоактивного стронция нет. А теперь, после ядерных взрывов, везде в природе находят радиоактивный изотоп стронция — в воде, в животных организмах, в морских отложениях… Мы еще потолкуем об этом… Плавание только начинается.

 

Дед ушел к себе. Качка усиливалась. Режиссер немного побледнел. Кают-компания стала пустеть.

 

— Мне очень понравился ваш город, — обратился ко мне режиссер. — Он напоминает мне города Грина. И куда бы ни пошел, повсюду сквозит море. Но как он ни хорош, в нем, по-моему, трудно усидеть долго. Потянет к путешествиям. Везде разговоры о дальних плаваниях, как о самом обычном. В трамвае, парикмахерской, столовой, в фойе кино только и слышишь: «Сбегали транспортным на Кубу», «Оформляюсь с китобоем в Антарктику», «Иду с краболовом в Индийский океан»» «Иду к экватору на тунца». Либо моряки, либо кораблестроители. Тоже интересные люди. Даже девушки… Сижу на Приморском бульваре, — они обсуждают, куда интереснее попасть на производственную практику: на Фарерские острова или банку Джорджес. У журналистов то же — берут командировки за Полярный круг, к берегам Гренландии, а то за тропик Козерога. Пишут о перспективах ловли рыбы в самых дальних водах. Хорошо! Да, — самодовольно продолжал режиссер, — мы вышли из внутренних своих водоемов на простор Мирового океана. Кстати, это кое-кому ох как не по нутру. Однако как качает…

 

— Идем на палубу, Санди! — позвал меня Мальшет. — Подышим перед сном.

 

На палубе было слишком много воздуха. Мы захлебнулись, едва высунули нос. Начинался настоящий зимний черноморский шторм.

 

— Держись, Санди! — весело крикнул Мальшет. — Дай руку. Заглянем к Фоме?

 

Мы пробрались в штурманскую рубку. Там по-старому священнодействовал над картами Фома Иванович. Его грубоватое бронзовое лицо при виде нас озарилось широкой улыбкой. Он сделал знак садиться. Мальшет сел возле него на стул; я присел на ступеньку в дверях. — Зюйд-вест, десять баллов! — сказал Фома Иванович.

 

Теперь оживут на корабле вещи. Сами по себе. Начнут открываться двери, срываться с места стулья. Со стола вдруг спрыгнет, как живая, книга или пепельница.

 

Ветер завывал вокруг «Дельфина», заунывно свистел в снастях. Дождь сек резко, как кнутом…

 

— Санди, закрой дверь! — сказал Фома Иванович.