Когда Глафира Егоровна провожала гостью, она вдруг усомнилась:

 

— Да учительница ли вы?

 

— Я — кандидат наук. Жена академика Дружникова. Наверное, слышали? Нет? Ну уж знаете…

 

 

Вечером, после чая, Вера Григорьевна попросила всех задержаться в столовой. Сашеньке тоже не мешает послушать. Пусть знает.

 

Без всяких прикрас — действительность была достаточно «ярка» — Вера Григорьевна изложила все, что узнала утром.

 

Наступило долгое, тягостное молчание. Санди похолодел: теперь не разрешат дружить с Ермаком.

 

Дедушка, только вчера возвратившийся из Англии, выглядел утомленным. Он сидел в кресле, полузакрыв глаза, и совершенно «не реагировал». Может, ждал, что скажет молодежь. Отец нахмурился и сразу потянулся за папиросой. Мама даже побледнела.

 

— Бедный Ермак! — воскликнула она. — Знаешь, Андрей, я с самого начала чувствовала что-то именно такое. Как же ему помочь?

 

Санди вздохнул облегченно. Как он мог усомниться в матери? Иначе она и не могла сказать.

 

— Вы разрешили Сашеньке дружить бог знает с кем… — начала Вера Григорьевна, — не разузнав, из какой он семьи, не проверив. Надеюсь, теперь…

 

Виктория Александровна решительно приняла бой.

 

— Что — теперь? — Она говорила мягко, как на работе с тяжело больными.

 

— Вы не разрешите Сашеньке дружить с ним.

 

— С Ермаком? При чем здесь Ермак? Разве вы узнали плохое о нем? Думаю, что эта дружба, кроме добра, ничего Санди не принесет. Таким другом можно только гордиться!

 

— Гордиться?! Вот как… Я отказываюсь вас понимать. Я категорически возражаю.

 

Виктория Александровна спокойно поднялась и положила руку на плечо Санди:

 

— Разрешите мне самой разбираться в друзьях моего сына, — и вышла вместе с Санди.

 

Отец и сын переглянулись.

 

— Мне надо работать, — сказал академик, спасаясь в свой кабинет. В дверях он лукаво подмигнул своему сыну.

 

— Не расстраивайся, мама! — сказал Андрей Николаевич. — И предоставь этим заниматься Вике. Она лучше знает. Не сердись.

 

— Как тебя подчинила эта женщина! — горько сказала Вера Григорьевна. — И что ты в ней только нашел! Ни ума, ни красоты. Бездарность. На всю жизнь осталась медсестрой.

 

— Мама!

 

— Хорошо, хорошо! Иди к ней.

 

— Мама, я понимаю, ты недолюбливаешь Вику, но все же… Хотя бы с моими чувствами считалась! Трудно так жить.

 

Вера Григорьевна прижала к глазам свежевыглаженный платочек. Ей тоже было тяжело. Материнская ревность терзала ее. Может, особенно горькая потому, что, кроме сына, не было у Веры Григорьевны в жизни никакой радости.

 

 

Когда-то с помощью мужа Вера Григорьевна защитила диссертацию и получила степень кандидата наук. Дальше она не пошла: не было своих мыслей, без чего, как известно, в науке далеко не уйдешь, а муж никогда ей больше не помогал.