— Все люди поют, — ответила Вика, — одни лучше, другие хуже. Когда я училась в медицинском техникуме, то выступала на концертах самодеятельности — у меня сопрано. На таком концерте в Доме культуры мы и с Андреем познакомились. Разве он не говорил?

 

Все как-то странно посмотрели на нее и попросили спеть.

 

Вика спела «Каховку», потом «По долинам и по взгорьям» и, наконец, «Комсомольцы двадцатого года». Возможно, последнее она спела значительно позже, когда уже был Санди. Потому что он это хорошо помнит. Голос у нее несильный, но свежий, сочный, словно прохладный, и удивительно приятный. (Это не потому что пишет сын, другие, посторонние, так говорили!) Только ей было тяжело петь без аккомпанемента.

 

— Николай Иванович, может, вы будете мне аккомпанировать на гребенке? — спросила она, обводя всех простодушным взглядом серых глаз. — Вы когда-нибудь жужжали на гребенке?

 

Профессор озадаченно посмотрел на нее.

 

— Да. Кажется, да… Когда еще учился на рабфаке. Но я забыл… — Он вдруг запечалился.

 

— Мне кажется, мы мешаем Николаю Ивановичу работать! — твердо напомнила бабушка.

 

— О черт побери! — вдруг взорвался ученый. — Могу я раз в жизни, гм, пожужжать на гребенке? Но я… забыл.

 

Он был явно растерян. Андрею почему-то стало очень жаль отца.

 

— Папа, это совсем просто. Я тебе покажу, — сказал он. Но профессор замычал, словно от зубной боли, и ушел к себе в кабинет.

 

— Так расстроить Николая Ивановича! — прошипела Вера Григорьевна и ушла в спальню в сильном негодовании.

 

Не скоро после этого позвала Вика свекра «посидеть с нами», но позвала. Постепенно Николай Иванович сам стал заходить к невестке. У них развилось что-то вроде дружбы.

 

Для Санди всегда было очевидным, что если строгий дедушка кого любит, так это маму. Между отцом и дедушкой не было духовной близости. Пожалуй, между ними стояла Вера Григорьевна.

 

Вскоре после неприятностей из-за Ермака, когда в доме свирепствовал «антарктический холод», Николай Иванович, в свою очередь, задержал всех домочадцев в столовой после ужина.

 

— Нам надо поменять квартиру, — сказал он без всякой подготовки, — на две.

 

Все уставились на него.

 

— Не понимаю тебя, — заявила высокомерно Бэра Григорьевна.

 

У Николая Ивановича дернулось веко. Он попридержал его пальцем.

 

— Что же тут понимать, — спокойно возразил он. — Поменяем нашу квартиру на две… в разных частях города. Я уже переговорил с председателем горсовета. Он охотно пошел мне навстречу. Да… в разных частях города!

 

— Почему, отец? — нарушил долгое молчание Андрей Николаевич.

 

Дедушка твердо посмотрел на него.

 

— Я сделал ошибку, что сразу не отделил вас. Знаешь, как в крестьянских семьях. Пора Вике пожить свободно и радостно. А то она… А то изменится у нее характер. Она накануне срыва. Всегда натянута. Всегда под гнетом. Я не могу себе простить, что не задумался об этом раньше. Она может… ожесточиться против тебя.

 

— О нет! — вырвалось у Виктории Александровны.