Мы прошли мимо одной подводной лодки — она была скользкая, блестящая, длинная и узкая, как стрела. Молчаливый часовой стоял у ее люка. Мы шли и шли вдоль длинной узкой бухты — там были еще каналы, параллельные бухте, и какие-то разветвления, и во всех каналах плескалась и сверкала на солнце ярко-зеленая вода, а корабли покачивались у причалов.
Корабли пришли на ремонт — потемневшие, с облупившейся краской, вмятинами на боках, обросшие ракушкой и седыми водорослями. Береговой ветер толкал их о пирсы, и они кряхтели, вздыхали, стонали. Качались разбухшие, отяжелевшие канаты, скрипели заржавевшие цепи, повизгивали тросы, дымили какие-то трубы. Целый лес мачт, подъемных кранов, прожекторных башен. Железные фермы кранов — их переплетения — на фоне синего утреннего неба висели, как кружева.
Потом цементная дорога с проложенными на ней рельсами — нас перегоняли электровозы, машины, мотороллеры — увела в сторону от бухты, и потянулись один за одним застекленные островерхие цехи.
Отец довел нас до стапеля, куда нас назначили на работу, и, передав с рук на руки жилистому горбоносому дяде, моментально скрылся, словно он не имел к нам никакого отношения.
Я понял, что отец стесняется, чтобы не подумали: вот устраивает сынка получше. Он, конечно, и не заикнулся, что я его сын. А еще начальник цеха!
Мы стояли под днищем огромного корабля. Он был весь в лесах, как строящийся многоэтажный дом, — переплетения брусьев, бревен, досок, от которых свежо пахло сосной. Сверху несся оглушительный шум: пулеметная стрельба пневматических молотков, гудение моторов, грохот портального крана, удары бабы копра, — пыль, вспышки электрических дуг, искры электросварки.
Не успел я разглядеть среди лесов и кильблоков очертания самого корабля, как дядя вернул меня к действительности. Он оказался бригадиром и был ужасно зол, что к нему в бригаду назначили «малолеток», а потому смотрел на нас свирепо. Его все звали Ерофеичем, хотя, как я потом узнал, его настоящее имя было Василий Федорович Титов.
— У меня не баловать, понятно? — прорычал он. — Нигде без толку не лазить. Поди, уж курите?
Мы замотали, как болванчики, головами, так как и не думали курить.
— Врете! По глазам вижу, что курите (увидел!). Так вот, чтоб без моего разрешения ни единой папироски! Понятно? Здесь не подворотня, а морзавод. И вообще…
Он покрутил перед нашими носами кулаком. Жест, видимо означающий: не баловать, слушаться и работать!
Мы поморгали и переглянулись, озадаченные. За что он нам грозил кулаком?
Он, видимо, почувствовал, что не так начал, и окончательно разозлился.
— Нечего прикидываться паиньками, знаю я вас всех как облупленных. Если у кого есть финка, лучше сразу выкладывайте.
Я не выдержал и улыбнулся. Он окончательно взбеленился:
— И вообще… вам на стапеле еще рано!
— Товарищ бригадир, честное слово, мы не курим и финок у нас нет! — заверил его Ермак.
— Нас назначили на стапеля, — неудачно напомнил я. Он посмотрел на меня зверем.
— Знаю. Мне вчера относительно вас звонили из отдела кадров… А сегодня главный инженер приказал отрядить человек десять на срочный ремонт «Морского кота». Понятно? Вот и пойдете на ремонт.
Так мы, и не поднявшись на стапеля, попали в ремонтную бригаду, в которой оказались еще четыре «малолетка» из ремесленного (эти действительно курили, но финок у них я не заметил) и, к нашему великому удивлению… Клоун. |