Ата уже рыдала громко:

 

— Ермак, прости меня! Я раскаиваюсь. Я так раскаиваюсь, что тогда прогнала его. Ты веришь мне?

 

— Верю, — утомленно ответил Ермак. — Если ты… действительно раскаиваешься, то напиши ему. У него станет легче на душе. И он будет лучше там работать — его раньше выпустят. Зачеты ведь. А он уже немолодой. Ему там тяжело (Станиславу Львовичу было лет тридцать семь, не больше, но, конечно, можно было преждевременно состариться, если так жить).

 

Мы долго сидели в молчании. Мощные береговые прожектора с двух сторон просматривали темное море, — два гигантских луча, они скользили по застывшим волнам, перекрещивались, взметывались к небу и опять шарили по воде. Бодрствующие пограничники охраняли нас с моря от злого человека, злого умысла. От этих прожекторов было тревожно на душе. А позади нас ясно и разборчиво шептались сосны в третичной роще — чистые, прекрасные, спокойные.

 

Ночью, когда мы спали, пришли те трое и разбудили Ивана. Я сразу проснулся и толкнул Ермака.

 

— Они не убьют его? — шепнул я в ужасе.

 

Ермак вскочил и, натянув штаны и куртку, пошел за Баблаком на отдалении. Что мне оставалось делать? Я умирал со страху, ноги у меня стали ватными, но не мог же я, разбудив Ермака, послать его одного. А Ермак принял как должное, что я пошел с ним. Мы спрятались за дерево — корни его подмывало море — и стали слушать.

 

Великолепный просил Баблака помочь им только раз:

 

— Понимаешь, друг, мало нас. Хоть на стреме постой. Собираемся брать хату. Ну, последний раз, дружище.

 

— Об этом не может быть речи! — наотрез отказался Иван. — Поймите, ребята, что я уже не тот Баблак, что был.

 

— Святой стал? Да? Святой? Падло!

 

— Ни к чему мне это все, и вам не советую.

 

— Нас не агитируй! Пойдешь доносить?

 

— Нет, не пойду. На это неспособен. Наверно, ложные соображения, но не могу… Потому что сам был прежде с вами. Но теперь я уже не с вами — больше не зовите меня. Бесполезно.

 

— У-у! Перо в бок захотел? — Последовала злобная, гнусная брань.

 

Ермак бросился к ним:

 

— Дядя Жора, не троньте его! Он мне вместо отца теперь. Я ведь совсем один!

 

— Откуда ты взялся? Слушал? Другой мальчишка тоже здесь?

 

Я так прижался к дереву, что почти врос в него. Я не был способен ни бежать, ни сопротивляться — так я испугался. Заговорил Клоун:

 

— Ермак, я принес тебе адресок отца. На, возьми. Злобно поворчав, Великолепный повернул назад.

 

На другой день мы уехали домой. Какая уж тут Священная роща, если по ней ходят мерзавцы, на которых, по выражению Баблака, пробу негде ставить…

 

 

 

Глава пятнадцатая

 

КОРАБЛИ В БУХТЕ

 

…Завтра рано утром меня разбудит мама, и я вместе с отцом пойду на завод. Надо спать, хорошо выспаться — первый день, наверно, будет трудным. Но от волнения, радости, всяких мыслей сон не приходил. Давно все в доме спали, даже Ата заснула в своей нише (последнее время она что-то не могла спать, о чем-то упорно думала и тихонько вздыхала).