— Поимеешь, Патефон, — сказал Нохря.

Я поднял из бурьяна раздавленный самовар, недавнюю свою добычу, отступил в репейники и стал продираться наверх.

— В школе поговорим! — пообещал вслед Копытов. — Ответишь перед отрядом!

Но я был не дурак и, прежде чем отнести самовар на школьный двор, забежал домой, спрятал свою жестяную находку в сарае. На тот случай, если вздумают обыскивать. Кимка Блескунов — он такой, все может…

К школе я вернулся после всех. Кинул самовар в груду медной рухляди. И тут ко мне подступили. Впереди всех — Кимка.

— Ты, Викулов, говорят, какой-то металл прихватил для личного пользования… — Голову наклонил и прищурился. Красивый такой, причесанный, с белым воротничком. Красный галстук — из шелка.

— Три грамма… — бормотнул я. — Это… для коллекции. Потому что старина…

— Хоть какая старина, не имеешь права без общего разрешения! Давай сюда!

Раскомандовался! Наверно, у папочки научился, который замначальника городской милиции.

— Чего ты тут мне приказываешь! Генерал какой… — Это я уже напропалую. Понимал, что все равно не избежать скандала.

— Не хочешь по-хорошему?… Отряд, слушай мою команду!..

Ох, не любил я драться! Боялся, по правде говоря. К тому же стояло вокруг меня человек семь. Конечно, не отряд, но уж не меньше чем звено. И казалось бы, пусть хватают, обыскивают, все равно без толку. Но бывали моменты, когда злость у меня перехлестывала через страх.

Недавно на школьном дворе срезали с тополей сучья. Они и сейчас валялись под деревьями. Я отпрыгнул, ухватил корявый, с себя ростом сук, прижался к тополиному стволу. Замахнулся:

— Только подойдите!

— Что такое тут у вас?! — Это появилась Клавдия.

Все втянули головы, заморгали, засопели, только Блескунов не растерялся. Встал как на дружинной линейке, подбородок задрал и будто рапорт отдал:

— Товарищ старшая вожатая! Мы для общего дела собирали металл, а Викулов одну свою находку присвоил! Для личного интереса! И, наверно, успел унести домой!

— Для какого интереса? Что за находка?

— Кусок от иконы. Он, наверно, в Боженьку верит, молиться будет…

— Еще новости! Викулов, это правда?… Брось палку!

Я опустил, но не бросил.

Клавдия велела:

— Завтра принеси, что нашел. А то… слышишь, какие глупости про тебя рассказывают!

Ага, «принеси»! Тороплюсь! Как у нас в Старотополе говорят: «Сейчас побегу, только большие калоши надену»…

Дома я украдкой взял зубной порошок, разогнул, расправил темное жестяное кружево и щеткой стал отчищать его. И скоро оно золотисто заблестело. Кое-где остались, правда, черные пятна окиси, но все равно стало красиво. И я опять подумал: «Как на маминой иконе». И решил, что надо посмотреть, сравнить.

Мне повезло в тот вечер: тетя Глаша и дядя Костя ушли к знакомым. Тяжелый ключ от сундука был спрятан за стопкой тарелок в буфете (считалось, что я этого не знаю). Я отпер скрипучий замок, отвалил крышку. Постоял, вдыхая знакомый запах. Из сундука всегда почему-то пахло ванилью, как от праздничного теста. И когда мы с мамой сундук открывали, и сейчас тоже…

Икону я не нашел. Все остальное было на месте: и прабабушкино белое платье, и синяя старинная чашка с отбитой ручкой, и малиновая плюшевая скатерть, и расколотый письменный прибор из серого мрамора, и всякие другие вещи из давних, довоенных лет. И пачка отцовских писем… А икона как растаяла. Наверно, тетя Глаша перепрятала куда подальше, а то и совсем выбросила.