– Но ее уже грабили! – выпалил Кирилл Гулькин.

– То есть? – Полковник Гущин, а за ним и Клавдий с Макаром, слышавшим истеричное восклицание, моментально насторожились.

– В ноябре на дачу влезли через окно. Разбили его сначала, а потом открыли шпингалет и забрались в дом. К счастью, мамы тогда не было.

– Не грабеж, а кража. Ваша мать обращалась в полицию? – спросил полковник Гущин. О краже в Сарафанове никто из местных сотрудников ему даже не заикался!

– Нет. Может, это и не в ноябре случилось, а гораздо раньше – мама на даче в прошлом году не жила, отчим уже находился при смерти, не до дачи им было. Я сам разбитое окно обнаружил – ехал по пути из области и решил заскочить в Сарафаново, глянуть, как хибара. Цела ли? Я позвонил ей, матери… то есть маме… сообщил, что к ним с отчимом влезли. Но она отмахнулась, не захотела даже писать заявление – это ж надо тащиться в такую даль, а она отчима оставить не могла. И потом, в хибаре ведь нечего брать. Ничего ценного. Я так и не понял, что воры украли – кажется, старый бархатный пиджак отчима и его свитеры. Шкаф открыли, дачная одежда на полу валялась. Мать велела мне заколотить окно фанерой, досками и убираться…

– Что? – переспросил полковник Гущин.

Клавдий Мамонтов глянул на Макара – ему, как и полковнику, померещилось (ох, показалось ли?), что Кирюша невольно проговорился. Убираться…

– Забить фанерой окно, – голос Кирилла Гулькина звучал уже несколько иначе, – и не извещать полицию.

– Почему? – поинтересовался Гущин.

– Потому что бесполезно, все равно никто никого искать не станет.

– Возможно, если бы заявили о проникновении в дом тогда, удалось бы избежать сегодняшней трагедии, – невозмутимо возразил полковник Гущин.

– Правда? Вы серьезно? – на глаза Кирилла Гулькина снова навернулись слезы.

– Вы когда видели мать в последний раз? – задал Гущин свой традиционный вопрос.

– На похоронах отчима в декабре.

– Так давно не встречались с любимой мамой?

– Я очень занят. У нас фирма на грани банкротства, арбитражи идут один за другим, налоговая за горло берет – не успеваем отбиваться. И еще у меня личные проблемы – развод с женой, она дочку забрала, не дает мне с ней видеться.

– Но вы матери даже не звонили, – заметил Гущин.

– Мобильный ее проверили? Мне нечего добавить. Да, мы давно не общались. Но у нас были обычные стабильные отношения. Такие сейчас у многих в семьях между детьми и родителями, – ответил Кирилл Гулькин.

– Полное игнорирование друг друга? – полковник Гущин наблюдал за его реакцией.

Кирилл на секунду умолк. Он вспомнил мать… В махровом халате с сигаретой в их квартире в старом сталинском доме на улице Правды. Отчим тогда в очередной раз угодил в больницу. Ее скрипучий голос, ее назидательная менторская манера, с которой она общалась лишь с ним, сыном, и никогда с другими, потому что с посторонними она всегда старалась выглядеть обаятельной, интеллигентной, ироничной и мудрой, а вот сыном просто порой помыкала. Он вспомнил, как она тогда затянулась сигаретой, выпустила дым кольцами и заявила ему: «Ты не смеешь диктовать нам с Юрой, как нам жить, как провести остаток нашего совместного бытия, что нам отпущен. Ты – невежа и недотепа, ты не достоин ноги целовать Юре, давшему тебе все. Он кормил и содержал тебя много лет. Платил по твоим счетам. Ты упрекаешь меня, что я всегда на его стороне… Что я практически раба его. Да, я выбрала его сторону. Я для того и замуж за него выходила, чтобы стать с ним одним целым.