Получалось это у него далеко не всегда.

Так случилось, что в разгар учебных стрельбищ один из студентов соседнего взвода покончил жизнь самоубийством. Причины этого поступка неизвестны, но на Илью это произвело гнетущее впечатление. Вторично столкнувшись со смертью ровесника, он сорвался в самоволку в близлежащий райцентр. В лагерь вернулся под вечер, в нижнем солдатском белье, с акустической гитарой на шее, напевая под нос нечто бессвязное.

«Хуево здесь, — писал Кормильцев друзьям. — Но не тем хуево, что хуево, а тем хуево, что здесь... Я не пишу, не читаю, не думаю — это единственная разумная политика. Писать мне совершенно не о чем. Это письмо нужно рассматривать просто, как вопль. Чтобы меня не забывали и пытались спасти».

Илья совсем исхудал и начал много курить, порой — по пачке сигарет в день. При первой возможности сбегал в лес, где сочинял песни, мечтал о новых альбомах и писал философские письма Пантыкину.

«Нам надо с тобой сесть за нечто такое, вроде русского „The Lamb Lies Down on Broadway”, — строчил Илья, сидя в противогазе в густых зарослях малинника и крепко сжимая пальцами авторучку. — Это должна быть некая система образов, составляющая мир, в котором элементы задавленного подсознательного есть его суть. И личность, в нем блуждающая, встречается со всеми социальными недостатками, но в психоделической оболочке».

С каждым днем Мак нервничал все сильнее, поскольку оставил в Свердловске беременную Свету Плетенко, которая вот-вот должна была родить. Он постоянно наведывался на контрольно-пропускной пункт, откуда, вопреки строжайшим запретам, звонил через коммутатор в город. В августе 1981 года один из телефонных звонков принес радостную весть: 22-летний Кормильцев стал отцом. Новорожденного назвали Стасом, и своим появлением он открыл целую галерею блестящих сыновей и дочерей Ильи Кормильцева.

Полное стерео

Они там, за «железным занавесом», небось рок-н-ролл вовсю гоняют.

На исходе лета 1981 года поэт-призывник возвратился в город офицером запаса. Впопыхах заскочил домой — обнял жену, подержал на руках грудного сына и умчался на встречу с Пантыкиным.

События последних дней волновали Илью значительно сильнее перспектив семейной жизни. В отсутствие Кормильцева в Доме Культуры «Автомобилист» отгремел настоящий рок-фестиваль, где начала свое восхождение звезда «Урфин Джюса». Пока Илья учился натягивать противогаз, музыканты становились местными знаменитостями. В это лето им даже удалось записать полноценный рок-альбом.

Предприимчивый Пантыкин договорился со звукоинженерами городской телевизионной студии, и при немом попустительстве начальников в несколько дней был записан альбом «Путешествие». Бюджет этой эпохальной акции равнялся нескольким бутылкам пятизвездочного армянского коньяка.

«Телестудия была режимным предприятием, — вспоминает звукорежиссер „Урфин Джюса” Леонид Порохня. — Собаки во дворе, охрана, вахта. Но рокеры с инструментами проникли внутрь, а потом благополучно скрылись, унося с собой запись. Как? А шут его знает».

Новые приятели Пантыкина, студенты Архитектурного института Олег Ракович, Саша Коротич и автор эмблемы «Урфин Джюса» Слава Бутусов приняли участие в оформлении дебютного альбома. Дизайн разрабатывали по всем правилам актуального рок-искусства: «Путешествие» имело цепкую обложку и фундаментальный вкладыш с текстами.

«Для обложки Олег Ракович сделал фото урфинджюсовской троицы в „контровом” свете, смонтировав его в арке с бумажным макетом замка, — вспоминает Коротич. — Вот и я решил: если Ракович использовал на фасаде готический шрифт, пусть и внутри будет готичненько... По завершении мой китайский труд был подпольно размножен на желтоватой восковой кальке и, свернутый в несколько раз, вкладывался в каждую коробку с магнитной записью».