Изменить размер шрифта - +
С их помощью он надеялся ослабить приступы головокружения, которые уже год мучили добрую донью Елену. Он знал, что его благосостояние целиком зависело от состояния здоровья доньи Елены. Своеобразный парадокс заключался в том, что если его лекарство окажется удачным и донья Елена выздоровеет, то это может послужить сигналом к его аресту и передаче религиозным властям, которые горели желанием устроить над ним судилище.

Пачкая свободные черные штаны из хлопка, Дэвид оперся о низкую глиняную стену и выглянул на улицу Санто-Доминго. Все было как всегда: негры-погонщики гнали скот с городских пастбищ; рабы из дома дона Андреаса несли ведра, чтобы наполнить их водой из водовозной бочки, потому что вода в городских колодцах Панамы была грязной, ржавой и совершенно непригодной для питья.

Конечно, сестры обители Ла-Мерседес поставили цистерну, которая в дождливый сезон всегда бывала полна, но она снабжала водой только саму обитель и несколько близлежащих домов наиболее благочестивых жителей. Дэвид не мог понять, почему какой-нибудь губернатор уже давно не приказал соорудить цистерну, которая могла бы обеспечить водой весь город.

Повернувшись, пленный врач снова оглядел длинный, низкий дом судьи де Мартинеса де Амилеты, покрытый пыльной крышей из красной черепицы. Поскольку донья Елена была родом из очень богатой семьи Пересов, то ее дом оказался разукрашен больше всех других домов в губернаторстве Панамы.

Низкие арки, которые опирались на каменные колонны, создавали прохладную, затененную террасу, как спереди, так и сзади дома, построенного в форме буквы «Г», который был расположен на северном углу Плаца Майор и улицы Санто-Доминго.

Дэвид с удивлением обнаружил, что в городе больше свободных негров, чем рабов. С еще большим удивлением он узнал, что по сравнению с Гранадой здесь почти не держали рабов-индейцев.

Когда на дорожку перед его хижиной упала тень, он улыбнулся и слегка поклонился.

— Добрый вечер, брат Пабло.

— Да будет мир с тобой, сын мой.

Пропыленный и запыхавшийся от жары, в грубых сандалиях и промокшей от пота коричневой рясе, брат Пабло подошел ближе. У него были мягкие седые волосы и такая же борода. Как обычно, в руках у францисканца оказался пучок какой-то травы.

— У меня для тебя хорошие новости, сын мой, — сказал он. — Один мой индейский друг на сегодняшней охоте нашел вот эту великолепную разновидность рода карокас. Если помнишь, я говорил, что карокас — превосходное слабительное?

— Еще раз благодарю вас, брат Пабло, и ваших друзей-индейцев. Я слышал, что местные аборигены считают вас святым.

— Меня, святым? — Брат Пабло изумленно покачал изящной головой, — Я знаю, что ты не имел в виду ничего нечестивого, но мои грехи так велики и многочисленны, что я сомневаюсь, что мне когда-нибудь удастся выбраться из чистилища. Разве ты не знаешь, что правила нашего ордена предписывают оказывать несчастным индейцам не только религиозную, но и физическую помощь?

Дэвид быстро понял, что это действительно так. За исключением фанатиков иезуитов и доминиканцев, практически все религиозные ордены в губернаторстве перешли от политики жестоких гонений к политике терпимости и благосклонности.

— А эта трава для чего? — спросил Дэвид, когда они вошли в его хижину.

— Это стручки обыкновенной цетерары. Приготовленная из них кашица помогает изгнать всех глистов из кишечника.

— Пожалуйста, позволь мне зарисовать ее.

За последний год неутомимая тяга виргинца к познаниям привела его к нескольким удивительным открытиям, которые он старательно записал на тех листках бумаги, что тайно ему принесла дониселла Мерседес и ее ученый брат, дон Фелипе, который через несколько месяцев должен был стать францисканским монахом.

Дэвид быстро вытащил портфель, который составлял гордость всей его жизни.

Быстрый переход