Когда он наконец взялся осторожной, но дрожащей рукой за парапет, то в голове у него уже совсем прояснилось и он изо всех сил старался не выпустить розу и дышать не слишком шумно. Ха! Он перекатился через парапет и спрыгнул в тень так же бесшумно, как кошка прыгает с забора. Мускулы у него дрожали от напряжения, но он неподвижно лежал всего в двадцати футах от поблескивающего при свете звезд мушкета часового.

Еще давно он приметил, что окно Сьюзан было последним в ряду из трех одинаковых окон, расположенных в повернутом к морю фасаде надежной каменной крепости Элиаса Уаттса. Ему не составило никакого труда проскользнуть, словно хорьку, от одной тени под окном к другой, пока наконец он не замер с бьющимся сердцем под окном Сьюзан, загороженном тяжелой решеткой. Слава Богу, что в этих краях не было в обычае вставлять стекла — только жалюзи и железные решетки, — и сегодня ночью Сьюзан, милая, обожаемая Сьюзан оставила занавески распахнутыми.

Крепко вцепившись в прутья оконной решетки, Морган собрался и медленно и осторожно подтянулся настолько, чтобы заглянуть в маленькую комнатку и почувствовать слабый, но нежный запах духов. К его величайшему изумлению, кровать, узкая и маленькая, оказалась пустой. Не важно; она найдет розу утром. Прижав холодный металл к губам, Гарри Морган протянул руку сквозь прутья и бросил свой подарок.

Резкая боль пронзила его сердце при звуке мужского голоса, который воскликнул:

— Боже Всевышний! Что это?

В ответ тут же прозвучал мягкий голосок Сьюзан:

— Шш, дорогой, тебя услышат. Это что-то упало у меня на столике.

И тут он увидел их — они сидели обнявшись на кушетке, перед ними на полу валялась какая-то одежда.

— Но я слышал шум, — настаивал мужчина хриплым шепотом, — Ничего не могло упасть — ветра ведь нет.

— Ради Бога, тихо, Дик, и уходи скорее. — Сьюзан действительно встревожилась. — Если папа нас найдет… Ой, уходи скорее, любовь моя.

Без всякого усилия со стороны Моргана его пальцы разжались, и он соскользнул вниз, на влажные от росы плиты парапета, но душа его провалилась гораздо глубже — в самые глубины ада.

ПОЕДИНОК НА БЕРЕГУ

Участники набега на Сантьяго на Эспаньоле гордо вышагивали по набережной, громко ругались и ждали своей очереди, чтобы зайти в несколько таверн и кабачков городка, где они готовы были заплатить даже по три золотых дублона за одну-единственную половинку кокосового ореха с разбавленным водой ромом.

Пока эти ободранные и потрепанные морские волки ели до отвала и пили, капитаны морского братства, всего их было около двадцати, по приглашению губернатора собрались в тени бордового навеса, который люди Элиаса Уаттса натянули на белом песке перед крепостью. Это были жестокие, хитроумные и самые отпетые негодяи, бандиты со всего мира.

Их костюмы так же различались, как и оперение многочисленных попугаев, павлинов и туканов. Большей частью их костюмы были до невероятности грязны, изодраны, и видно было, что на них мало обращали внимания; там и сям виднелись остатки великолепных мехлинских или фламандских кружев, прикрывавших загорелые плечи. Только немногие капитаны не участвовали в этой выставке безвкусной роскоши и надели простые синие, зеленые или белые рубашки и прохладные льняные штаны. Почти у всех без исключения корсаров были длинные, словно крысиный хвост, усы и всклокоченные, нечесаные бороды. Большинство брило головы из-за постоянной жары и носило на голове платки, чтобы уберечься от солнечного удара.

У шатра расхаживал и Генри Морган, в голове у него гудело, словно там били барабаны карибских индейцев. Он поглядывал на широкий, украшенный причудливой резьбой по дереву стол, на котором выстроились в ряд небольшие, обитые железом сундуки под охраной отряда пиратов. Стражники стояли, держа пистолеты наготове, беспрестанно сплевывая на песок или с детским любопытством разглядывая широко известного корсара, темнокожего, с насупленными бровями Пьера Леграна , одно упоминание имени которого заставляло дрожать весь Москитный берег.