Три года и семь месяцев прошло с тех пор, как Морган, тогда самоуверенный юнец, отправился искать счастья у берегов Мексики. Так или иначе, его совесть нимало не беспокоило то обстоятельство, что слова «четыре месяца» в его лицензии чудесным образом — или с помощью некоторых умельцев из его команды — превратились в «четыре года».

Генри Морган был настолько доволен окружающим миром, что, взглянув на знамя, свешивавшееся с сигнальной мачты барка, не мог удержать радостной усмешки. Хей-хо! Как грустно было расставаться с милой и любящей доньей Серафиной Марией, которая собственноручно вышила золотого грифона на его личном флаге. Рыдая при известии о его отплытии, Серафина Мария угрожала покончить с собой среди чернеющих руин Порто-Лагартоса.

Лишь одно могло утешать Серафиму Марию — это то, что у нее не осталось ничего напоминающего о возлюбленном, что она могла бы благословлять или проклинать. Потом ему пришла в голову грустная мысль, что никто из тех женщин, с которыми он делил свою постель, не объявили себя беременными от него — за исключением одной креольской шлюхи, которую он в драке отбил у Джереми Дента на острове Санта-Лусия. Эта темнокожая малютка, всхлипывая, уверяла его, что он отец ребенка, который, наверное, появится на свет семь месяцев спустя. Хотя он и сомневался в этом, но не стал настаивать, а постарался обеспечить креолке более или менее сносное дальнейшее существование.

В двадцатый раз Морган взвесил шансы на теплую встречу, потому что с 1660 года украшенное белыми и золотыми лилиями знамя Людовика XIV, короля Франции, развевалось не только над Тортугой, но и над портами Марго и Пор-де-Пе на Эспаньоле. А энергичный спорщик Бернар Дешамп, шевалье дю Россе, теперь сидел на месте Уаттса.

Повернувшись к квартирмейстеру, Морган приказал, чтобы двум другим судам дали знак приблизиться. Почему бы не произвести впечатление своим входом в порт Кайоны?

Он почувствовал легкое возбуждение, когда все три корабля отсалютовали выстрелами и подняли золотые и зеленые флаги перед кайонской крепостью. Болезненное воспоминание о том, как однажды ночью он карабкался по этим стенам, на мгновение искривило губы Моргана.

К невыразимому облегчению валлийца, белое и золотое знамя династии Бурбонов нырнуло вниз в знак приветствия, а мгновением позже поднялись клубы белого дыма, и гарнизонная батарея отсалютовала ему.

Как только «Золотое будущее» перевалило за линию рифов, защищавших причал, Морган в изумлении осмотрелся. Куда подевалась жалкая, неприглядная деревня, которую он запомнил? На ее месте теперь вырос процветающий на вид, небольшой город.

Он почувствовал себя увереннее, заметив в порту только два судна, которые могли сравниться с его собственным. Одно из них оказалось фрегатом приблизительно одного размера с «Золотым будущим», а другое — большой, но заурядной буканьерской баркой. Длинная и низко сидящая в воде, она прекрасно подходила для неожиданных налетов из скрытых в джунглях устьев рек, потому что весла позволяли ей обойти зазевавшееся судно и неожиданно напасть на него.

Не успел еще якорь корабля Моргана с громким бульканьем погрузиться в прозрачную воду у причала, как его экипаж живо бросился к лодкам и начал швырять в них мешки и по-разному упакованные тюки с таким трудом завоеванной добычей.

На берегу купцы торопились назвать свои цены, шлюхи бросились к своим румянам, а трактирщики наполнили кувшины крепким ромом, который привозили с Ямайки.

— Пошли ко мне Генри Кота, а я осмотрюсь на берегу.

Хотя Кот, беглый банкир из Лиона, ухитрился вколотить в упрямую голову Моргана какие-то знания французского языка, тот все-таки не был уверен в употреблении идиом и всяких тонкостей.