– Благородный сэр и брат мой, – произнес по-романски звучный голос спутника короля, – я слышал, что в твоих прекрасных владениях находится много этого народца,о котором наши соседи, бретонцы, так много рассказывают нам чудесного, и если бы я не ехал с человеком, к которому не смеет приблизиться ни одно некрещеное существо, то сказал бы, что там, у холма, стоит одна из местных прелестных фей.

   Король Эдуард взглянул по направлению, указанному рукой говорившего, и спокойное лицо его слегка нахмурилось, когда он увидел неподвижную фигуру Юдифи, длинные золотистые волосы которой развевались теплым майским ветерком. Он придержал коня, бормоча латинскую молитву, по окончании ее спутник его обнажил голову и произнесслово «аминь» таким благоговейным тоном, что Эдуард наградил его слабой улыбкой, причем нежно сказал: «Bene, bene, Piosissime!».

   После этого он знаком подозвал к себе молодую девушку. Юдифь вспыхнула, но послушно подошла к нему.

   Знаменосцы остановились, так же как и король со своим спутником и вся остальная свита, состоявшая из тридцати рыцарей, двух епископов, восьми аббатов и нескольких слуг. Все ехали на прекрасных конях и были одеты в норманнский костюм. Несколько собак отделились от своры и рыскали вдоль опушки леса.

   – Юдифь, дитя мое! – начал Эдуард романским языком, так как он не очень хорошо изъяснялся по-английски, а романское – норманнско-французское – наречие, сделавшись языком придворных со времени восшествия на престол, было чрезвычайно распространено между всеми классами. – Юдифь, дитя мое, я надеюсь, что ты не забыла моих наставлений: усердно поешь гимны и носишь на груди ладанку со святыми мощами, подаренными тебе мной?

   Девушка молча наклонила голову.

   – Каким это образом, – продолжал король, напрасно стараясь придать своему голосу строгое выражение, – ты малютка… как это ты, мысли которой уже должны бы стремиться единственно к Пресвятой Деве Марии, можешь стоять одна и без покрывала на дороге, подвергаясь нескромным взглядам всех мужчин!. Поди ты, это не хорошо! [Любимая поговорка короля Эдуарда]

   Упрек этот, высказанный при таком большом обществе, смутил еще более Юдифь. Грудь ее высоко вздымалась, но с несвойственным ее летам усилием она удержала слезы, душившие ее, и кратко ответила:

   – Моя бабушка, Хильда, велела мне следовать за нею, и я пошла.

   – Хильда?! – воскликнул король с притворным изумлением. – Но я не вижу с тобой Хильды… ее здесь вовсе нет.

   При последних словах его Хильда встала: высокая фигура ее показалась так внезапно на вершине холма, что можно было подумать, не выросла ли она из земли.

   Она подошла легкой поступью к внучке и поклонилась надменно королю.

   – Я здесь! – произнесла она совершенно спокойно. – Чего хочет король от своей слуги Хильды?

   – Ничего! – отвечал торопливо монарх, и лицо его выразило смущение и боязнь, – я хотел попросить тебя держать это молоденькое, прелестное создание в тиши уединения, совершенно согласно с его предназначением отказаться от света и посвятить себя безраздельно служению высшему существу.