– Чтобы он подчинился законам Англии, как датчане и саксонцы клялись повиноваться им, при короле Кануте. Чтобы он и сыновья его не требовали ни власти, ни земель, а покорились бы решению Витана.

   – Прекрасно! – произнес поспешно Эдуард. – Витан его осудит, как он бы осудил его за непокорность?

   – Витан будет судить его по правде и законам! – ответил старый воин.

   – А войска между тем…

   – А войска будут ждать, и если здравый смысл и сила убеждения не разрешат вопроса – его решит оружие.

   – Я не дозволю этого! – воскликнул король. В эту минуту в коридоре послышались тяжелые шаги, и несколько королевских вождей, норманнов и саксонцев, вбежали в кабинет в совершенном расстройстве.

   – Войска изменяют, и половина ратников кинула оружие при имени Гарольда! – воскликнул граф гирфордский. – Проклятие предателям!

   – Лондонская городская дружина – вся на его стороне, и она уже выходит из городских ворот! – добавил торопливо один саксонский тан.

   – Поудержи язык, – шепнул ему Стиганд. – Неизвестно еще, кто будет владеть завтра престолом – Эдуард или Годвин!

   Сивард, тронутый бедственным положением короля, подошел к нему и сказал, преклонив почтительно колени:

   – Сивард не посоветует королю ничего унизительного: щадить кровь своих подданных не бесчестное дело… прояви милосердие, а Годвин покорится всевластию закона.

   – Мне только остается удалиться от света! – произнес король. – О, родная Нормандия! Я наказан за то, что покинул тебя!

   Эдуард снял с груди какой-то талисман, поглядел на него, и лицо его стало совершенно спокойно.

   – Идите, – сказал он, бросаясь в свое кресло в изнеможении, – идите, Сивард и Стиганд, управляйте, как знаете, делами государства!

   Стиганд, довольный этим согласием, данным против воли, схватил графа Сиварда за руку и вышел с ним из кабинета. Вожди, между тем, оставались еще несколько минут. Саксонцы молча смотрели на государя, а норманны в недоумении и смущении перешептывались друг с другом, бросая горькие, пронзительные взгляды на своего слабого покровителя. Потом они все вместе вышли по коридору в сени, где собрались все их земляки, и воскликнули: «На лошадей… вот весь опор, сломя голову!.. Все погибло – спасайте хоть жизнь!.. Спасемся – хорошо, а нет – делать нечего!»

   Как при пожарной тревоге или при первом треске землетрясения расторгаются все узы и все души сосредоточиваются в одном чувстве самосохранения, так и тут все собрание в беспорядке, толкаясь, ругаясь, бросилось в ворота. Счастлив был тот, кому попалась лошадь, ратная или ломовая, а то и лошак. Кто вправо, кто влево, бежали надменные норманны, бароны, графы и рыцари, кто один, кто вдвоем, вдесятером и больше. Но все благоразумно избегали общества тех вождей, около которых они прежде увивались и которые должны были теперь сделаться первым предметом народной ярости. Только двое, даже в этот час общего эгоизма и страха, успели собрать вокруг себя самых неустрашимых своих земляков.