Шнур взял в руки карты, всего на мгновение распустил их веером и тут же сложил. Взгляд его оставался бесстрастным. Хазар тоже умел прятать свои чувства, но по тому, как покраснел кончик его хищного загнутого носа, Шнур понял, что противник настроился на выигрыш.

В палату на каталке ввезли очкарика, сопровождал его сам Барсуков. Двое санитаров из арестантов, особо не церемонясь, перегрузили первохода на кровать. При появлении врача воры даже не подумали прятать карты, хотя азартные игры строжайше запрещены тюремными правилами. Но даже последний «дубак» из конвойных знает, что нужно дать довести до конца кон, а уж потом забирать карты и тащить нарушителя-авторитета в карцер. Лишь после того, как Хазар в очередной раз выиграл, Шнур повернул голову. Барсуков уже ушел, у пострадавшего пока еще оставался Александрович – прилаживал капельницу.

– Кого привезли? – бесцветным голосом поинтересовался Шнур.

Александрович только плечами пожал, он понимал, что рассказывать о том, сколько швов пришлось наложить и какое состояние у пострадавшего, не стоит – законника интересует другое.

– Узнай, – сказал в пространство Шнур.

Он мог и сам позвать шныря, орудовавшего в коридоре мокрой тряпкой, но снизойти до этого не хотел. Александрович вернулся быстро и рассказал все, что стало ему известно о первоходе – от статьи, по которой его «закрыли», до номера хаты.

– Крыса, значит, – осклабился Шнур, в глазах запрыгали искорки, но тут же погасли.

– Барсуков распорядился реанимобиль к нему из города вызвать, пошел у «хозяина» «добро» просить, – на всякий случай сообщил Александрович.

– За что крысе такая честь? Когда я ночью от прободной язвы подыхал, то только наутро лепила пришел. Может, он свидетель ценный, дружков-подельщиков ментам сдает?

– Нет, просто Петр Алексеевич боится, что его трогать нельзя, может не доехать, – уже отказавшись от попыток вставлять в разговор блатные словечки, сказал санитар с дипломом.

Шнур задумался, жизнь научила его усматривать в мелочах большой смысл. Если что-то происходит не совсем так, как обычно, значит, возникло подводное течение. Он переглянулся с Хазаром, тот чуть заметно кивнул, что означало: и я так думаю.

– Пусть Кувадла решает, что с ним делать. Если захочет, совет мы ему дадим.

– Так будет справедливо, – подтвердил Хазар и сделал Александровичу знак, чтобы исчез.

– Мутка какая-то, – проговорил Шнур, приблизившись к Хазару так, что они почти соприкоснулись лбами.

– Сперва малява от Монгола пришла, – прошептал Хазар, – а теперь реанимобиль приедет посреди ночи ради крысы. Ты прав, мутка. Думаешь…

Обычно за решеткой не принято интересоваться, кто и про что думает. Здесь каждый отвечает только за себя. Скажешь не то, после ответишь.

– Вскрытие покажет, – невесело улыбнулся Шнур, – если кто решил «на лыжи» встать, мы бы знали.

– Отморозков теперь хватает… – заметил Хазар и принялся сдавать «стиры».

Дьяка будить он так и не решился.

Уже было немного за полночь. Реаниматолог – доктор Иванов спустился к машине в сопровождении дюжего ассистента и хрупкой женщины-медсестры в белом халате. Она держала в руке блестящий чемоданчик, украшенный красным крестом. Ассистент был молод и, возможно, поэтому постоянно улыбался, глядя на стройные ноги женщины, выглядывающие из-под короткого халата.

Иванов сел рядом с водителем. Микроавтобус неторопливо выехал с больничного двора с выключенными мигалкой и сиреной.