В подобном уходе не было ничего необычного, и он не привлек ничьего внимания; но, вероятно, этому бедному священнику предстоял долгий путь, ибо он сел в дорожный рыдван, направляющийся в город Ренн…
В тот же день в замке Рюэль, куда вернулся кардинал, Ришелье принял фрейлину королевы мадемуазель де Шемро, очень красивую и развратную женщину; из-за этих достоинств она стала лучшей осведомительницей кардинала, приставленной к Анне Австрийской. Однако Ришелье, казалось, был не слишком рад ее видеть.
— Я вас просил насколько возможно избегать встреч со мной, будь то здесь или в кардинальском дворце…
— Мне показалось, что дело вполне стоит того, чтобы я взяла на себя труд приехать к вам. Более того, при дворе ни для кого не секрет, что я предана вам. Королева и госпожа д'Отфор не упускают ни одного повода дать мне почувствовать это…
— И что вы мне принесли?
— Копию, снятую мной с письма, которое госпожа д Отфор получила из Лиона на следующий день после рождения его величества дофина, хотя в Сен-Жермен оно пришло чуть раньше. Ее реакция была весьма любопытной; она сразу помчалась в отель Вандом, где томится в одиночестве господин Де Бофор.
Нахмурив брови, кардинал пробежал глазами «Данный ему листок, потом взглянул на гостью: она была великолепна в темно-красном бархатном платье. которое прекрасно подчеркивало ее яркую, жгучую красоту.
— И что же вы заключили из этого письма? — резко спросил он.
— Но… что столь драматическое исчезновение мадемуазель де Лиль, наверное, не столь трагично, как в этом нас хотят уверить. Несмотря на то, что аббат пишет намеками, вполне, кстати, прозрачными, я вижу при дворе лишь одного человека, к кому это может иметь отношение… Мне очень хотелось бы знать, что за всем этим кроется…
Кардинал хранил молчание. Выйдя из-за письменного стола, он подошел к высокому камину, в котором ярко горел огонь: этого требовало слабое здоровье Ришелье. Он взял на руки любимого кота, который, свернувшись клубочком, спал на подушке у камина, и погладил шелковистую шерсть на его мордочке. Взгляд кардинала блуждал в переливах пламени.
— Но меня это не интересует! — сухо заметил он. — И я был бы вам весьма обязан, мадемуазель де Шемро, если бы вы забыли о том, что вообще читали это письмо…
— Но, господин кардинал…
— Неужели я должен повторять, что это мои приказ? Мне известно все, что касается мадемуазель де Лиль, и я желаю, чтобы были прекращены поиски, которые в определенной мере мешают моим планам…
С величественной неторопливостью он повернулся к молодой женщине, которая даже не пыталась скрыть своего разочарования, и властный взгляд кардинала пронзил ее насквозь.
— Вы ненавидите мадемуазель де Лиль, не так ли? Из-за молодого Отанкура?
Вспышка гнева отразилась на лице фрейлины.
— Разве это не веский довод? До встречи с ней он настойчиво ухаживал за мной, и я еще не отказалась от мысли стать герцогиней.
— Вы уже говорили кому-нибудь об этом письме?
— Вы прекрасно знаете, монсеньер, что сначала я обо всем сообщаю вашему преосвященству.
— Похвально. В таком случае забудьте об этом послании.
— Но…
Одного взгляда Ришелье оказалось достаточно, чтобы заставить фрейлину замолчать; потом кардинал невозмутимо бросил письмо в камин. Усмиренная внешне, но разъяренная в душе, мадемуазель де Шемро склонилась в глубоком поклоне, на который Ришелье ответил легким кивком, прежде чем снова сесть за письменный стол.
— Бедная певчая птичка! — тихо сказал он. — Если Бог в милосердии своем пожелал, чтобы ты осталась жива после той чудовищной судьбы, какую уготовили тебе люди, если Он избавил тебя от смертного греха самоубийства, то не мне идти против Его священной воли. |