Она закричала и толкнула в ответ, вдавливая ягодицы в мои бедра, заглатывая меня. Ее руки вцепились в мои, когда я опустился на нее для равновесия. Я вышел из нее и снова толкнул. Ее тело извивалась от страсти. Это продолжалось не более дюжины раз, а потом я тоже громко вскрикнул, и мы вместе рухнули на пол.
Не знаю, сколько мы лежали — несколько минут или целую вечность.
— Я люблю тебя, — прошептала она.
— И я люблю тебя.
— Спасибо. Теперь все кончено.
Я промолчал.
— Мне нравится чувствовать тебя... там, сзади. Потом мы можем сделать это снова.
Но это больше не повторилось.
Три дня... Думаю, мы ели не чаще одного раза в день, иногда дремали и проводили довольно много времени в теплом бассейне. Но в основном мы любили друг друга, любили и смеялись. Впереди нас ожидала зима и смерть, но наша любовь окружила нас крепкой стеной и держала гончих судьбы на расстоянии.
Эти три дня запомнились мне как один долгий оргазм, вспышка страсти и прилив неземной радости. Я задавал себе вопрос, смогу ли я еще когда-нибудь испытать такое счастье.
Потом все закончилось.
Маран вернулась в Никею, а я отправился на войну.
В сутках было слишком мало часов, а в месяцах — дней, чтобы солдаты успели как следует подготовиться. Мы занимались муштрой, проклинали все на свете и снова занимались муштрой.
Я уверен, что ни один солдат не испытывал к своим уоррент-офицерам ничего, кроме ненависти. Те, в свою очередь, переносили эти чувства на офицеров, а офицеры — на меня. Но теперь, когда от меня на самом деле что-то зависело, я был полон решимости предотвратить следующую катастрофу на реке Имру.
Мало-помалу новые рекруты становились солдатами, хотя им все еще было далеко до моих уланов. Но упражнения могут закалить человека лишь до определенной степени: им еще предстояло последнее испытание — кровью.
Мы разрабатывали новую тактику, поэтому опытные офицеры учились наравне с новичками. Разумеется, наиболее серьезное недовольство проявляли ветераны, которые «никогда не видели, чтобы армией управляли подобным образом». Новички же не знали ничего иного, и поэтому свежие идеи были для них не более и не менее сложными, чем любые другие.
Возможно, величайшая перемена исходила от самого Тенедоса. Он объявил магию одним из важнейших факторов ведения войны, подкрепив это утверждение напоминанием о действиях Чардин Шера и его чародеев. Теперь наступил наш черед. Он разослал по всей Нумантии вербовщиков, выискивающих чародеев, волшебников и провидцев, желавших послужить своей стране. День за днем они приходили в лагерь и медленно, неохотно поглощались армией. Если бы у нас было больше времени, и если бы не гора обгоревших трупов на реке Имру, то было бы забавно наблюдать за этими мудрецами, искушенными в демонах и заклинаниях, но не имеющими ни малейшего представления о том, чем рядовой отличается от генерала. Однако они учились, и мы учились вместе с ними — такова была железная воля Тенедоса.
Когда на лагерь обрушились муссоны, мы натянули тенты — огромные зонтики, где люди могли собираться вместе и наблюдать за ходом миниатюрных баталий, разыгрываемых на песчаных столах. Затем, когда грозы ненадолго ослабевали, солдаты выходили в поле и устраивали маневры.
Период Штормов подошел к концу. Наступила осень, но мы все еще не были готовы к выступлению.
Генерал-Провидец Тенедос объявил, что мы выступим против Каллио через две недели.
Одна из поговорок, часто употребляемых Тенедосом после того, как он стал Императором, гласила: "Мне все равно, насколько хорошо обучен солдат. |