— Видишь, Райк, ты пришел не зря. — Каждое слово оборачивалось для меня агонией.

Мы задержались в доме Аларика Маладоны на пять дней. Не в зале для гостей, а в парадном зале. Они поставили для меня стул на помосте, практически такой же величественный, как стул самого герцога. И я сидел на нем, завернутый в шкуры, когда дрожал от озноба, и раздетый по пояс, когда обливался потом. Макин и братья праздновали с людьми Маладоны. Впервые женщины появлялись свободно, приносили эль в кружках и рогах из кладовых, на поясе у них висели кинжалы, они ели за длинными столами вместе с мужчинами, пили и смеялись так же громко, как и мужчины. Одна, почти одного со мной роста, белая, как молоко, и красивая не женской округлостью, а сухопарой крепостью, подошла ко мне, ежившемуся в шкурах, и сказала:

— Спасибо большое, король Йорг.

— Я мог бы сделать больше.

Я чувствовал себя разбитым и безобразным, и это портило мне настроение.

Она усмехнулась.

— После того, как вы вернулись, земля больше не дрожит. Небо чистое.

— Что это? — спросил я. Она держала глиняный горшочек с какой-то густой жидкостью, черной и блестящей, и скрученную шкуру.

— Это мне Икатри дала. Целебная мазь от ожогов, и порошок, чтобы растворять в воде и пить, он убьет яд в твоей крови.

Мне удалось вымучить улыбку, насколько позволила боль.

— Старая ведьма, которая предсказала мне неудачу? Яд вскипит во мне, если я приму ее снадобья. Вероятно, тогда и сбудется ее предсказание.

Женщина — возможно, девушка — рассмеялась.

— Вельвы так не поступают. Кроме того, мой отец сочтет это дурной шуткой, если ты умрешь в его доме. Это плохо отразится на нем, а Икатри зависит от его расположения.

— Твой отец? — спросил я.

— Герцог Маладона, глупый, — сказала она и отошла от меня, оставив на моих коленях горшочек и свернутую шкуру.

Я наблюдал, как двигаются ее ягодицы, пока она шла. Подумал: «Возможно, я не умру, если у меня хватает сил интересоваться хорошо скроенным задом».

Она обернулась и перехватила мой взгляд.

— Меня зовут Элин.

Она затерялась в толпе, растворилась в клубах дыма.

Я выпил порошок Икатри и закусил кожаный ремень, пока Макин накладывал мазь на ожог. Бесспорно, он ловко владел мечом, но как лекарь никуда не годился. Я чуть ли не прогрыз ремень насквозь, но когда процедура была завершена, боль утихла, осталось лишь легкое жжение.

Элин обмолвилась, что Икатри зависит от расположения ее отца. Хорошо, если бы это было так, а не наоборот. Макин вел разведку: то здесь, то там невзначай задавал интересующие меня вопросы — и приносил полученные ответы. Никто не говорил об этом напрямую, но, собрав вместе все ответы и посмотрев на них под особым углом, мы поняли, что Скилфа, Повелительница льда, вокруг своих холодных пальцев обмотала много нитей, жизненно важных для этого северного края, и тянула их по своему усмотрению. Я не сомневался, что местная знать плясала под ее музыку, сама того не подозревая. Икатри, как сказал Макин, была рыбешкой помельче. Я размышлял об этом тихими ночами наедине со своей болью. Аларику следовало бы остерегаться, даже мелкая рыбешка может изрядно напакостить.

Пять дней я просидел на овсяной каше, пока братья с жадностью поглощали жареных поросят, ослиные головы, свежевыловленную жирную форель, наливные яблоки — все, что мне бы стоило адской боли, откуси я маленький кусочек. Каждый вечер прибывали друзья и родственники герцога, толчея в доме увеличивалась. Приезжали соседи. Мужчины из Хейдженфаста, что вплетали в бороды пучки волос с голов, которые они снесли своими топорами, настоящие викинги, высокие, светловолосые и жестокие, жившие в Железном форте и других фортах, разбросанных по северной окраине, одинокий толстый воин с пограничной полосы Сньяр Сонгра, прокисший от тюленьего жира и не расстававшийся со своими шкурами даже в духоте парадного зала.