— Все с него спросят! — угрюмо бросил начальник гидростроя.

За широким окном сумерки. Никто не поднялся, чтоб включить свет.

Над котлованом занялось зарево огней. Каждый вечер зажигались пятидесятиметровые светильники со множеством ослепительных прожекторов. Мимо окна прогрохотали самосвалы с бетоном. Бетон теперь везли день и ночь…

Зиновий Гусач, король трассы. Так все называли моего друга. Как же он будет без рук? Не знаю, сколько мы так сидели в молчании. Вошел отец и остановился в дверях.

— Зиновий отказался наотрез, — сказал он. — Я не смог его убедить.

5

Была такая тяжелая ночь, будто мучил во сне кошмар, а ты никак не можешь проснуться. Никто почти в поселке не спал, всюду светились огни, и по улицам всю ночь шли люди — до больницы и обратно, и снова до больницы.

В приемной угрюмо и терпеливо сидели шоферы, давние товарищи Зиновия, плотники, монтажники, арматурщики. Даже служащие из конторы приходили и передавали фрукты, освежающее питье, шоколад. Жена Прокопенко, повариха Федосья Ивановна, принесла для Зиновия любимый его пирог с яблоками и, смутившись, что столько народу, стала лепетать, что-де она из своей муки испекла пирог.

— Будет тебе, мать! — расстроенно оборвал ее один из рабочих. — Будто кто слово сказал бы, если и из общей. Тут бы кровь свою с радостью для такого парня отдал!

Многие в эту ночь приходили в больницу и спрашивали: не нужна ли для Зиновия кровь или кожа? Бригадир Анна Кузьминична по-матерински всплакнула в приемной.

— Клоун не стоит того, чтоб из-за него страдал хороший, нужный человек.

— Вот и Глухов как раз так рассуждал! — язвительно заметил Костя Танаисов. У мужчин так и «кипело» на Глухова, а женщины почему-то больше ругали Клоуна.

Утром, когда я вышел на работу, меня ласково прогнали.

— Ты же его друг, может, понадобишься ему, — сказал сварщик Барков. Иди, мы заменим тебя. Тяжело ему сейчас… Сиди возле него!!!

Заменили и отца. Мы с ним по очереди дежурили у постели Зиновия, а то и оба вместе.

Зиновия уговаривали решиться на ампутацию. Сначала мой отец, потом Сперанский, врачи, инженер Прокопенко. Я не уговаривал. Просто не мог выговорить: согласись, чтоб тебе отрезали обе руки. Не знаю, согласился бы я сам на это? Таня больше не приходила в больницу.

К вечеру у Зиновия поднялась температура — грозный признак. Он изменился неузнаваемо. Не то что он исхудал или другие какие признаки болезни, но изменилось выражение самого лица. И это меняло его так, будто на койке лежал не Зиновий, а совсем другой человек. Может, и я вместе с ним изменился? Потому что он внимательно рассмотрел меня и вдруг сказал:

— Не переживай так, Мишка… Медведик! Что ж поделаешь? — Лихорадка сделала его говорливым. — Помнишь, я всегда боялся, что со мной случится беда? Предчувствие такое было. Смеялся, шутил, работал легко и весело, но в душе всегда боялся беды. Только не знал, какая она будет. Боялся крушения или машину потопить…

А она вот пришла: хуже не придумаешь! Вошла Катерина Ивановна и заботливо поправила ему подушку.

— Там ребята к тебе просятся, — сказала она. — Пустить?

— Конечно!

Обычно в палаты не пускали по десяти человек, но теперь весь больничный распорядок пошел насмарку. Не до этого было. Неуклюже, смущаясь, вошли парни.