– Какое же значение это имеет для князя воеводы? Разве Радзивилл этого себе не позволит? – вставил Моравский.

Воевода смочил уста в калтешале, вытер их рукавом и тяжело вздохнул.

– Позволит, не позволит, – сказал он, – гм, но зачем нам снова так сильно любить друг друга? Я этому экономщику солью в глаза, а он мне тоже не вареньем… Держаться вдалеке от политики – и достаточно.

Он замолчал на минуту, а из-под стола, как бы желая принять участие в разговоре вздохом и ворчанием, отозвалась также Непта. Князь заботливо к ней наклонился.

– Ты знаешь, – сказал князь, – какое я имею беспокойство? Непта снова в благословенном положении, а тут такая жара!

Генерал пожал плечами, зная, что князь, когда о чём не хотел говорить, обращался к сеттеру.

– А что ещё хуже, – продолжал далее воевода, – не знаю даже, какого себе ожидать потомства. Готова мне дворняжек развести, которых я буду должен топить, чтобы ей позора не делали. Псарщики, хоть имели самое суровое наставление глаз с неё не спускать, чтобы ни в какие романы не вдавалась, допустили скандал. Я беспокоюсь о её здоровье, а из фельдшеров даже ни один заняться ей не хочет. Мирецкий, Вечорковский докторам подражают, а оттого, что за людьми ходят, на неё смотреть не соизволят. Привезти, разве что, специально собачьего лекаря из-за границы… потому что там есть и для свиней доктора… слово тебе даю, пане коханку!

– Но какого чёрта! Непте ничего не будет, – прервал нетерпеливо генерал.

– Из бабок ни одна о ней тоже не побеспокоится, – докончил князь печально. – Не забывай, что она последняя из своего рода и таких сеттеров на свете уже нет. Ты знаешь, асинджей, что я её привёз с Мадагаскара, а королевская псарня гонялась за мной аж до Португалии… потому что я её выкрал.

Улыбнулся генерал и начал прохаживаться.

– А что мне это произведение искусства стоило! – окончил воевода, выкручивая руку над головой. – У неё ужасно тяжелое дыхание, – сказал он, послушав.

Наступило молчание. Воевода глубоко задумался и без какого-либо перехода начал заново:

– Значит, мы решили, что короля-экономщика в Несвиже нужно принять. И вы думаете, что это лёгкая вещь. Раз, два – яичницу поджарить, графинчик вина принести и все дела! Но… Но!.. Мир и корона Польская всё-таки на трубы радзивилловские обращённые глаза имеют… газеты раструбят, посчитают, сколько кур мы пожарим, сколько пива мы выкатим. Я провалить дела не могу; должно быть, пане коханку, grandioso! Хо! Хо! хо! хо!

И воевода докончил бормотанием, на которое Непта глухим ворчанием ответила сквозь сон.

– И знаешь, асинджей, что самое худшее? – понижая голос, добавил воевода. – Не могу ручаться за то, чтобы я ему какой финфы под нос не пустил. Будет меня искушать и свербить подшутить над ним. За моих придворных тоже не ручаюсь, потому что они так его любят, как я… не сдерживаются… изобразить что-то должны… отличную оказийку, хе! хе!

– Ваша светлость, а закон гостеприимства? – прервал генерал.

Князь усмехнулся.

– Ах ба… закон гостеприимства! – пробормотал он. – А было бы тебе приятно, если бы ты должен был Можейке, который тебе ботинки чистил, целовать руку?

Оба пожали плечами. Вдруг Непта под столом шумно задвигалась и князь спешно наклонился к ней.

– Смотрите же, как она неспокойна! – воскликнул он. – Надо бы на это чем-то помочь. Как ты думаешь, если бы ей дать Cornucervi?

– Чёрт побери! – прервал генерал с нетерпением.