– Честное слово, не могу… Только что обедал. Ничего в рот не полезет…

Другой спросил, похлопывая товарища по плечу:

– Так ничего и не съешь? Может, и от гюльбешекер откажешься?

Юноша тотчас размяк, улыбнулся:

– Ну, гюльбешекер не для меня…

Мне приходилось наблюдать, как мужчины, сидящие перед кофейней, посмеивались над бедным, но веселым и приветливым мальчуганом‑водоносом, которому его ремесло давало возможность кое‑как перебиваться.

– Эй, Сулейман, скажи, когда мы отпразднуем твою свадьбу?

– Когда хотите. Я всегда готов.

– А как ты сведешь концы с концами? Ты ведь бедняк, Сулейман?

– Ничего, как‑нибудь… Буду макать сухой хлеб в гюльбешекер и есть.

Эта шутка повторяется почти ежедневно. Три дня тому назад меня удивил наш сосед Хафиз Курбан‑эфенди. Поймав у своих ворот Мунисэ, он насильно поцеловал ее в щеку и сказала:

– Ох, ты пахнешь совсем как гюльбешекер!

На улице стало многолюдно. Гулянье в Ивовой роще закончилось. Я слышу звонкий смех. Это моя крошка. Она тоже вернулась. Я не видела шалунью четыре часа, а кажется, будто прошло четыре года.

23 апреля (2 часа спустя).

Только что узнала, что такое гюльбешекер. На гулянье Мунисэ встретила наших учительниц и сказала, что я больна. Те забеспокоились и на обратном пути зашли меня проведать.

Пришлось несколько минут уговаривать их войти в дом. Шутки ради, я сказала одной:

– Ну, а вы нашли гюльбешекер? Тут офицеры проходили и жаловались, что им не удалось.

Приятельница засмеялась.

– Вам хорошо известно, что мы тоже были лишены такого удовольствия.

– Почему?

– Потому что вас не было с нами…

Я растерянно смотрела в лицо женщины, пытаясь улыбнуться.

– То есть как это?..

Гостьи засмеялись. Молодая учительница в недоумении уставилась на меня и спросила:

– Вы действительно не знаете?

– Клянусь аллахом.

– Моя бедная Феридэ, как ты наивна. Гюльбешекер – это же твое имя. Так тебя прозвали мужчины Ч… за прекрасный цвет лица.

От растерянности я даже стала заикаться.

– Как?.. Это я?.. Выходит, это меня называют гюльбешекер? Значит, это обо мне говорили на улице мальчишки, собираясь намазать гюльбешекер на хлеб?! Господи!

От стыда я закрыла лицо руками. Оказывается, обо мне говорит весь город. О боже, какой позор!

Молодая учительница насильно отвела мои руки от лица и полушутя, полусерьезно сказала:

– Что же здесь обидного? Вы привлекаете мужчин всего города. Женщина редко удостаивается такой чести.

Ах, какие скверные существа эти мужчины! Они и здесь не дают мне покоя. Господи, как же мне теперь вести себя на людях?! Какими глазами я буду смотреть на своих соседей?

Ч…, 1 мая.

Я сидела дома и проверяла тетрадки своих учениц. В ворота постучали. Мунисэ закричала снизу:

– Абаджиим, к нам гости!

По каменному дворику прохаживалась женщина в черном чаршафе. Лицо ее было закрыто, и я не могла узнать незнакомку.

– Кто вы, ханым‑эфенди? – нерешительно спросила я.

Раздался смех. Ханым, как кошка, кинулась мне на шею. Это была Мунисэ. Шалунья схватила меня за талию и закружила по дворику. Она покрывала поцелуями мое лицо, шею. Чаршаф придал моей крошке вид взрослой девушки.

За эти два года Мунисэ сильно выросла и превратилась в стройную, изящную, кокетливую барышню. Она хорошела с каждым днем, как распускавшийся цветок.