В резном кресле возле пылающего камина, жестко выпрямив спину, сидел седой старик. Его пальцы крепко сжимали ручки кресла, на лице лежала печать высокомерия, свойственная Хастурам с равнины. Услышав шелест рясы Эллерта, задевающей за каменный пол, он раздраженно кашлянул:

– Еще один бездельник в рясе? Пришлите сюда моего сына!

– Ваш сын здесь и готов служить вам, ваи дом .

Старик изумленно уставился на него:

– Всемогущие боги! Это ты, Эллерт? Как ты осмелился предстать передо мной в подобном обличье?

– Я предстаю таким, какой я есть, сир. Вас разместили с удобствами? Позвольте мне принести вам еду и вино, если пожелаете.

– Меня уже обслужили, – отозвался старик, мотнув головой в сторону подноса и кувшина на столе. – Мне нужно лишь поговорить с тобой, ради этого я и отправился в эту злосчастную поездку.

– Повторяю, сир, я здесь и к вашим услугам. Трудным ли было путешествие? Что побудило вас отправиться в столь долгий путь в зимнее время?

– Ты, – проворчал отец. – Когда ты наконец соберешься вернуться на положенное тебе место, к своему наследию, семье и клану?

Эллерт опустил глаза и сжал кулаки, так что ногти глубоко, до крови, впились в кожу ладони. То, что он увидел в этой комнате за короткие мгновения, прошедшие с начала встречи, наполнило его ужасом. В одном из вариантов будущего, ветвившихся от каждого слова, Стефан Хастур, лорд Элхалин, младший брат Региса II, восседавшего на троне в Тендаре, лежал на каменном полу со сломанной шеей. Эллерт понимал, что закипающий в нем гнев, холодная ярость, которую ощущал к отцу с тех пор, как мог себя помнить, легко могла вырваться наружу в смертельной атаке. Старик снова заговорил, но Эллерт ничего не слышал, отчаянно пытаясь подчинить себе тело и рассудок.

«Я не хочу наброситься на своего отца и убить его голыми руками! Я не хочу, не хочу! И не буду!»

– Мне очень жаль, сир, но вынужден огорчить вас, – тихо сказал молодой монах, когда к нему вернулось самообладание. – Я полагал, вам известно о моем желании провести всю жизнь в этих стенах, став целителем. В середине лета этого года я собираюсь принести последние обеты, отрекшись от своего имени и наследства, и жить здесь до самой смерти.

– Однажды, в безумии юности, ты вел подобные речи, – глухо произнес дом  Стефан Хастур. – Но я думал, что, когда твой дух и рассудок исцелятся, это пройдет. Что с тобой стряслось, Эллерт? Ты выглядишь сильным и здоровым. Похоже, эти сумасшедшие христофоро не заморили тебя голодом и вечными молитвами… пока что.

– Разумеется, нет, сир, – спокойно отозвался Эллерт. – Как видите, тело вполне повинуется мне, а разум пребывает в покое.

– Вот как, сын? Тогда я не стану сожалеть о годах, проведенных тобою здесь. Какими бы методами монахи ни добились этого, я навеки останусь благодарен им.

– Они заслужили вашу благодарность, ваи дом , предоставив мне право оставаться в обители, где я спокоен и счастлив.

– Невозможно! Это безумие!

– Могу я спросить почему, сир?

– Я забыл, что ты еще не знаешь. – Лорд Элхалин немного успокоился. – Твой брат Лаурен умер три года назад. Он обладал твоим лараном , но в еще худшей форме: не мог отличить прошлое от будущего. Когда на него накатило со всей силой, он замкнулся в себе, перестал разговаривать и реагировать на внешние воздействия. А вскоре умер.

У Эллерта болезненно сжалось сердце. Когда он уехал из дома, Лаурен был еще ребенком. Мысль о страданиях мальчика глубоко опечалила его. С каким трудом ему самому удалось избегнуть подобной участи!

– Мне очень жаль, отец, – сказал молодой монах.