– Я, дорогая.

– Зачем? Зачем вы этого хотите? Я вам больше не нужна? Я плохо танцую?

– Напротив, глупышка! Разве нужны в Москве те, кто плохо танцует? Ты, наоборот, делаешь это слишком хорошо, чтобы оставаться здесь.

– Но я хочу, хочу остаться. Зачем мне уезжать?

– Там другие возможности, другие условия, другие учителя.

– Мне не нужен никто, кроме вас!

– Ты просто ребенок и не понимаешь, что талант надо уметь не только разглядеть, но и взрастить. Зрение у меня отличное, а вот садовник я неважный.

Дина не понимала, какое отношение имеет зрение и садовник к тому, что она, обычная второклассница, увлекающаяся балетом, должна оставить семью, друзей, родной город и ехать куда-то для того, чтобы обычное увлечение превратилось в смысл жизни.

– Антонина Андреевна, я не хочу к другим педагогам. Мне нужны только вы.

– Пройдет время, солнышко, и ты даже мое имя и отчество будешь вспоминать с трудом. Если, конечно, вообще будешь.

Дина и не вспоминала. Незачем было. Да и в Свердловск-то приезжала на каникулы всего два раза. Потом бабушка умерла, папа перебрался с новой семьей на Украину, и Дина, конечно же, рвалась купаться в теплом Днепре, а о Свердловске и об оставшихся там людях и думать забыла. А сейчас вдруг моментально вспомнила. Будто память услужливо выдвинула нужный ящик и позволила прочитать, и заставила произнести:

– Антонина Андреевна Глинская.

– У вас хорошая память.

«Слава Богу, таблеток пока пить не приходится».

– Взгляните, румяна так оставить или чуть насыщеннее положить?

Дина придирчиво оглядела свои скулы:

– Можно немного добавить.

Оленька кивнула, снова хватаясь за кисть. Дина опять попыталась представить жирафа, но вместо него в небе теперь парила Антонина Андреевна и командовала звонким голосом:

– Фонденбра! Еще! Молодцы! Плие! Ниже! Хорошо! Еще!

– Еще, – Дина даже повторила вслух.

– Зачем? По-моему, можно так оставить. Иначе будут слишком темные щеки.

– Да-да. – Дина неожиданно для себя смутилась. – Вы правы, оставим так.

– Что-то случилось? – Оленька почувствовала перемену в своей модели. Еще бы не почувствовать: балерина только что вернулась с небес на землю и теперь ужасно жалела об окончательно утраченном, растворившемся в недрах воображения жирафе.

4

– Жирафы? – Верочка в недоумении смотрела на старшую сестру. – А почему?

– Ну… они высокие. – Не могла же Надя объяснить приставучей сестрице, что жирафы запомнились ей больше других животных только лишь потому, что именно около их вольера Джузеппе решился ее поцеловать.

– А пони низкие.

– Отстань, Верка!

И Верочка с готовностью отстала. Грубость сестры нисколько не обидела и не задела ее. «Если Надюша кипятится, значит, у нее есть на то причины, значит, это она, Вера, что-то не так сказала, или сделала, или посмотрела, или промолчала. В общем, не важно. Главное, что если сделать то, о чем просит сестра, мир вскоре будет восстановлен. Надя перестанет сердиться и, возможно, даже расскажет хоть что-нибудь интересное про зоопарк, или про больницу, или про…»

– Ве-ерка-а-а! В-е-ерк!

Крик Ксанки несся через двор и врывался в открытое окно. Верочка быстро выглянула на улицу, приложив палец к губам, и скорее из комнаты в коридор, из коридора на лестницу… С грохотом пронеслась со своего шестого этажа, чуть не сбив на втором соседку. «Извините» прокричала уже с первого и выкатилась из подъезда, зацепившись мыском о порожек и эффектно растянувшись прямо у Ксанкиных ног.