|
Маргарита, чтобы скрыть свое замешательство, сделала глубокий реверанс. — Вы еще не легли, сударыня? – спросил Беарнец с веселым и простодушным выражением лица. – Уж не меня ли вы дожидались? — Нет, – отвечала Маргарита, – ведь вы еще вчера сказали мне, что вполне понимаете: наш брак только политический союз, и вы никогда не станете принуждать меня к супружеству. — Превосходно! Но ведь это нисколько не мешает нам поговорить! Жийона, заприте дверь и оставьте нас одних. Маргарита уже села, но тут она встала и протянула руку к пажам, словно приказывая им остаться. — Может быть, позвать и ваших женщин? – спросил король. – Если хотите, я это сделаю, но должен вам признаться – я хочу сказать вам нечто такое, что предпочел бы остаться с вами наедине. С этими словами король Наваррский направился к двери. — Нет! – воскликнула Маргарита, стремительно преграждая ему путь. – Нет, не надо, я выслушаю вас! Беарнец знал теперь все, что ему нужно было знать; он бросил быстрый, но внимательный взгляд на кабинет, словно хотел разглядеть сквозь портьеру его беспросветную темную глубину, затем перевел глаза на бледную от страха красавицу жену. — В таком случае поговорим, – сказал он самым спокойным тоном. — Как будет угодно вашему величеству, – ответила молодая женщина, почти падая в кресло, на которое указал ей муж. Беарнец сел рядом с ней. — Что бы там ни говорили, а по-моему, наш брак – счастливый брак, – продолжал он. – Я – ваш, вы – моя. — Но… – испуганно произнесла Маргарита. — Следовательно, – продолжал король Наваррский, как бы не замечая ее смущения, – мы обязаны быть добрыми союзниками, – ведь сегодня мы перед Богом дали клятву быть в союзе. Не так ли? — Разумеется. — Я знаю, как вы прозорливы, и знаю, сколько опасных пропастей разверзается на дворцовой почве; я молод, и, хотя я никому не сделал зла, врагов у меня много. Так вот, к какому лагерю я должен отнести ту, которая носит мое имя и которая клялась мне в любви перед алтарем? — Как вы могли подумать… — Я ничего не думаю, я лишь надеюсь и хочу убедиться, что моя надежда имеет основания. Ведь несомненно, наш брак – или политический ход, или ловушка. Маргарита вздрогнула, возможно, потому, что эта мысль приходила в голову и ей. — Так на чьей же вы стороне? – спросил Генрих Наваррский. – Король меня ненавидит, герцог Анжуйский ненавидит, герцог Алансонский ненавидит, Екатерина Медичи так ненавидела мою мать, что, конечно, ненавидит и меня. — Ах, что вы говорите?! — Я говорю правду, – произнес король, – я не хочу, чтобы кое-кто думал, будто я заблуждаюсь относительно убийства де Муи и отравления моей матери, и поэтому я был бы не прочь, если бы здесь оказался кто-нибудь еще, кто мог бы меня слышать. — Вы прекрасно знаете, что здесь никого нет, кроме вас и меня, – ответила быстро Маргарита, изо всех сил стараясь держаться как можно спокойнее и веселее. — Потому-то я и говорю так откровенно, потому-то и решаюсь вам сказать, что я не обманываюсь ни ласками царствующего дома, ни ласками лотарингского дома. — Государь! Государь! – воскликнула Маргарита. — В чем дело, душенька? – улыбнувшись, спросил Генрих. — В том, что такие разговоры очень опасны. |
