Следовательно, вам остается жить всего десять минут, а может быть, и того меньше.
— Что же делать?
— Бежать, не теряя ни минуты, ни одной секунды.
— Но каким путем? Если они ждут меня в передней, они убьют меня, как только я выйду.
— Слушайте! Ради вас я рискую всем, не забывайте этого никогда.
— Будь покоен.
— Вы пойдете за мной потайным ходом; я доведу вас до потайной калитки. Затем, чтобы дать вам время, я пойду к вашей теще и скажу, что вы сейчас спуститесь; подумают, что вы сами обнаружили этот потайной ход и воспользовались им, чтобы убежать. Идемте же, идемте!
Генрих наклонился к Карлу и поцеловал его в лоб.
— Прощай, брат, – сказал он. – Я никогда не забуду, что последним твоим желанием было видеть меня своим преемником. Я не забуду, что последним твоим желанием было сделать меня королем. Почий в мире! От имени моих собратьев я прощаю тебе кровь, которую ты пролил.
— Берегитесь! Берегитесь! – сказал Рене. – Он приходит в себя! Бегите, пока он не раскрыл глаз, бегите!
— Кормилица! – пробормотал Карл. – Кормилица!
Генрих выхватил шпагу Карла, висевшую у него в головах и теперь ненужную умиравшему королю, сунул за пазуху грамоту, назначавшую его регентом, в последний раз поцеловал Карла в лоб, обежал кровать и выбежал через дверь; дверь тотчас же за ним закрылась.
— Кормилица! – громче крикнул Карл. – Кормилица! Добрая женщина подбежала к нему.
— Ну что тебе, мой Шарло? – спросила она.
— Кормилица! – заговорил король, подняв веки и раскрыв глаза, расширенные страшной предсмертной недвижимостью. – Должно быть, что-то произошло, пока я спал: я вижу яркий свет, я вижу Господа нашего; я вижу пресветлого Иисуса Христа и присноблаженную Деву Марию. Они просят. Они молят за меня Бога. Всемогущий Господь меня прощает.., зовет меня к Себе… Господи! Господи! Прими меня в милосердии Твоем… Господи! Забудь, что я был королем, – ведь я иду к Тебе без скипетра и без короны!., Господи! Забудь преступления короля и помни только страдания человека… Господи! Вот я!
Произнося эти слова. Карл приподнимался все больше и больше, как будто желая идти на голос Того, Кто звал его к Себе, затем испустил дух и упал, мертв и недвижим, на руки кормилицы.
А в это время, когда солдаты по приказу Екатерины занимали коридор, по которому Генрих неминуемо должен был проследовать, сам Генрих, ведомый Рене, прошел по потайному ходу к потайной калитке, вскочил на коня и поскакал туда, где, как ему было известно, он должен был найти де Муи.
Часовые обернулись на топот лошади, скакавшей по гулкой мостовой, и крикнули:
— Бежит! Бежит!
— Кто? – подходя к окну, крикнула королева-мать.
— Король Наваррский! Король Наваррский! – орали часовые.
— Стреляй! Стреляй по нему! – крикнула Екатерина. Часовые прицелились, но Генрих был уже далеко.
— Бежит – значит, побежден! – воскликнула королева-мать.
— Бежит – значит, король я! – прошептал герцог Алансонский.
Но в эту самую минуту – Франсуа и его мать еще стояли у окна – подъемный мост загромыхал под копытами коней, и, предшествуемый бряцанием оружия и шумом множества голосов, молодой человек со шляпой в руке галопом влетел в Луврский двор с криком: «Франция!»; за ним следовало четверо дворян, покрытых, как и он, потом, пылью и пеной взмыленных коней.
— Сын! – крикнула Екатерина, протягивая руки в окно. |