В лагере многие уже ушли спать, и я положила себе оставшееся в котле и проглотила, сидя у дымящихся углей. Я посмотрела на небо над собой, и закат был красным. Завтра будет ясно. Красное небо на ночь — отрада Донен, говорили люди.

Донен песней пробудила отца, чтобы он забрал небеса у Нэхт.

И тут я поняла, что мне нужно было делать. Что нужно было сделать с самого начала. Конечно, ничего не менялось. Я должна была это изменить. Это было моей проблемой. Если я хотела, чтобы во мне видели лидера, я должна была управлять ими.

Утром до рассвета я разбудила Нию, Хоуп и Кирина, тряся на плечи, пока они не стали ворчать на меня. А потом я разбудила весь лагерь, ударяя по котлу деревянной ложкой как можно сильнее. Вскоре поляну заполнили очень злые лормерианцы.

— За мной, — сказала я как можно властнее, в стиле Твайлы. — Все вы. Живо.

Я развернулась и пошла, словно ожидала, что они последуют за мной. Хоть и не сразу, но многие пошли за мной. Я слышала шаги, ноги шуршали по листьям, плащи задевали обломки веток.

Я быстро туда, где, по словам Стуана, был берег, помня, что над головой светлее небо. Почти час я шла, не оглядываясь, не зная, сколько людей пошло за мной. Наконец, я вышла из леса и увидела реку Аурмеру, широкую и серую, бегущую к Таллитскому морю.

Я слышала, как люди шепчутся за мной, и я посмотрела вправо, увидела там пики Восточных гор за деревьями. Солнце поднялось над ними, окрасило землю и воду в золотой, и я запела.

Мой голос был хриплым, но все еще мог петь, и я пела рассвету. Я спела «Далекую справедливость», «Карака и Седанию» и «Синюю лань». Я спела все песни, которые выучила при дворе, которые выучила, пока росла дома с матерью. Я пела, пока не ощутила, что горло болит, а солнце поднялось выше, рассвет озарил Лормеру.

Песни закончились, я обернулась. Все люди из лагеря смотрели на меня. Некоторые были насторожены, у некоторых были раскрыты рты, у некоторых на щеках были слезы. Руки лежали на сердцах, люди прижимали к себе любимых. Леди Шаста открыто плакала, Эма кивала головой в беззвучном ритме. Мне было все равно, пришли они из веры или любопытства. Они смотрели на меня. Они знали меня. Это был мой единственный шанс.

— Когда-то я была для вас смертью, — сказала я. — С тех пор многое изменилось. Для всех нас. Мы обменяли тирана на тирана. Хелевиса была сукой, — заявила я. — И я ненавидела ее, как и все вы. Но Аурек, этот Спящий принц, еще хуже. По сравнению с его жаждой крови Хелевиса просто ангел. И он не остановится. Ему и не нужно — у него есть чудища и силы, о которых Хелевиса могла лишь мечтать. Если мы не остановим его, он заберет все, разрушит все и всех превратит в рабов. Я могу остановить его, — я сделала паузу и окинула всех взглядом, заглянула всем в глаза, оставив Стуана последним. — Я говорила вам, что я не ядовита, и это так. Но для Спящего принца я — палач, каким вы меня знали. В каждой сказке есть доля правды, и в этой она тоже есть. Я — яд для него. Я — его смерть. И я принесу ее.

Сестра Надежда стояла за толпой и сияла. Без улыбки. Без выражения она источала гордость, и это поддержало меня.

— Если хотите жить в лесу, как кабаны, оставайтесь. Чахните здесь, пока я буду спасать и исправлять ваше королевство. Но те, кто не трусы, собирайтесь, — сказала я. — Я больше не буду прятаться в лесу.