Я оттолкнула занавеску, прошла в коридор и споткнулась обо что-то большое и мягкое, полетела вперед, выставив руки, чтобы остановить падение. Руки покалывало от столкновения с камнем, я громко выругалась и вскочила на ноги.

И я увидела фигуру, лежащую лицом вниз, белые волосы с одной стороны были окровавлены. Я не видела, мужчина это или женщина, пока не присела и не прижала пальцы к ее шее. Я тут же поняла по холоду и неподатливой коже, что она мертва. Когда я осторожно перекатила ее, то увидела только рану на левом виске, небольшую, казалось, этого мало, чтобы убить. Но она погибла, ее золотые глаза были пустыми, рот — открытым, вся жизнь ушла из нее. Я закрыла ее глаза и рот, скрестила руки на груди.

Я видела в жизни много мертвых людей, и я знала душой, что увижу еще больше за эту ночь.

Следующие два часа моя жизнь была ближе всего к аду. Коридоры Конклава были запутанными, не было отметок или знаков, чтобы понять, где я, куда мне идти. Сначала я шла осторожно, все еще ощущая страх, который продержал меня в храме костей так долго, но с каждым тупиком и неправильным поворотом паника становилась все сильнее, я боялась, что никогда не найду выхода, что я умру здесь в темноте. Я бежала, уклоняясь от препятствий, перелезая через сломанную мебель.

Я спотыкалась о тела, мои вскрики эхом отражались от стен, преследуя меня. Я понимала, что я одна здесь. Я шумела достаточно, чтобы выдать себя, но не могла перестать. Я плакала и вскрикивала, ведь натыкалась только на трупы, избитые, изломанные, раздавленные. Одежда была разорвана на телах, открывая грудь и животы, но хозяев разглядеть не удавалось. Конечности были выгнуты, а порой их не было вообще. Пощады здесь не было.

«Я в огромной могиле, — подумала я и рассмеялась, а потом зажала рот руками. Но желание смеяться осталось, бурлило во мне, хоть я и говорила себе, что это не смешно. — Это истерика», — поняла я, но это ничего не означало. Я шла дальше.

Через какое-то время я перестала бежать, а шла по коридорам в сонном состоянии. Я миновала комнаты, усеянные вырванными страницами книг, осколками стекла и фарфора, пересекала пещеры, где пахло серой и травами, и тем, что лежало на земле, раздавленное сапогами. Матрасы были изорваны, шкафы с книгами — перевернуты. Как и Тремейн наверху, Конклав был разрушен.

Я миновала еще больше тел: алхимики со светлыми волосами, обычные мужчины, женщины и даже дети, и теперь я останавливалась у каждого, проверяла, что они мертвы, а потом закрывала им глаза и рты, если они были открыты, поправляла конечности, если они не лежали ровно.

Такая смерть была для меня новой. Трупы, что я видела раньше, лежали ровно, причесанные, в лучшей одежде, порой даже украшенные пудрой. Они лежали и ждали, чтобы их отпустили. Здесь все было иначе.

Я поправляла одежду. Я убирала волосы со лбов. Я не находила выживших.

Я ощущала себя призраком, валькирией, идущей по полю боя, считающей мертвых. Многие были пронзены мечами, многим разрезали горло, и мои мысли пытались вернуться к Лифу в серебряном доспехе с мечом на боку. Были ли эти жизни на его совести?

Ужасно, но тела вскоре начали направлять меня. Через какое-то время я начала понимать, где я была, а где — нет, по их виду. Если я видела, что за ними поухаживали, я разворачивалась и шла в другую сторону, если нет, то шла дальше. Мертвые стали моей картой.

Так они привели меня к матери, как и было всегда. Она всегда была среди мертвых.

Пожирательница грехов Лормеры лежала в центре главного зала с тремя трупами неподалеку. Странно онемев, я не сразу подошла к ней, уделив внимание остальным. Здесь не было сестры Надежды, как и Нии или сестры Смелость, и это позволило мне надеяться, что хоть они сбежали. Но одна из сестер пала, сестра Мир, меч лежал рядом с ней. Я поправила ее тело и два других, все умерли, чтобы мы с Эррин смогли бежать.