На следующий день посмотреть на Анну собралось столько же народу, сколько и накануне. Когда она наконец освободилась от желавших представиться ей, уже наступали сумерки, голова у нее шла кругом. Анна во главе свиты придворных поднялась по лестнице в свои покои. В трубе завывал огонь, ей стало жарко в роскошном черном с золотом наряде.

— Мне нужно немного подышать воздухом, — сказала она сильно раскрасневшейся матушке Лёве, которая сидела и занималась шитьем. — Тут очень душно! — Анна потянулась за накидкой.

Она спускалась вниз с Сюзанной, шедшей следом, и встретилась с доктором Уоттоном.

— Ваша милость! — приветствовал он ее с улыбкой, которая всегда была у него наготове. — Я как раз шел искать вас. Можем мы поговорить?

— Разумеется. Пойдемте со мной в сад.

— Я получил письмо от лорда Кромвеля, — сказал Уоттон, когда они медленно побрели по засыпанной гравием дорожке мимо затейливых цветников и декоративных деревьев в огромных горшках. — Его величество хочет узнать, какие немецкие обычаи ваша милость хотели бы соблюдать в Англии, чтобы помочь вам быстрее и легче привыкнуть к новой жизни. Он особенно интересуется одним, который называется breadstiks.

Сюзанна засмеялась.

— Он имеет в виду Brautstückes! — сказала она Анне. — Доктор Уоттон, это означает «невестины вещички». В Германии наутро после свадьбы знатный мужчина дарит своей жене подарок. Это могут быть деньги, земли или драгоценности. Он также раздает Brautstückes ее горничным, — обычно кольца, брошки или диадемы; а мужчинам, которые ей служат, — накидки, дублеты или куртки из шелка или бархата. Так поступил курфюрст Саксонский, когда женился на леди Сибилле.

— Вероятно, его величество подарит вашей милости Brautstückes наутро после свадьбы! — Доктор Уоттон улыбнулся.

— Это было бы очень приятно, — сказала Анна. — Я бесконечно ценю заботу его величества о моем счастье. Мне так же не терпится увидеть его, как ему — встретиться со мной. Надеюсь, завтра мы продолжим путь?

— Да, мадам, и я думаю, в субботу доберемся до Брюгге.

— Оттуда уже недалеко до Кале?

— Около семидесяти миль, мадам. Бо́льшая часть пути уже позади.

— Какое облегчение!

Доктор Уоттон раскланялся, и Анна с Сюзанной возобновили прогулку по саду. Они встретили Анастасию фон Шварцбург и Гербергу, еще одну юную камеристку Анны: девушки, хихикая, возвращались в дом. Увидев свою госпожу, они покраснели и торопливо сделали реверанс.

— Поспешите, — строго сказала Анна. — Если матушка Лёве увидит вас на улице без присмотра, вы получите нагоняй!

Юные леди поблагодарили ее и побежали в дом.

— Вы лучше пойдите за ними, как будто гуляли вместе, — сказала Анна Сюзанне. — Я подожду вас здесь.

Какое благословение — побыть одной, пусть даже совсем недолго. Анна стояла посреди сада, который освещался только светом, горевшим в окнах дома, откуда доносился звон посуды: шла подготовка к ужину, и еще кто-то играл на лютне.

Вдруг из тени вышел мужчина.

— Ваша милость, простите меня!

Перед Анной стоял на одном колене Отто фон Вилих. От неожиданности она растерялась и не знала, что сказать, а потому отозвалась эхом:

— Простить?

— За то, что напугал вас, миледи, и… за мои юношеские поступки. — Отто повесил свою прекрасную голову; волосы у него и теперь были длинные и буйные.

— О… Встаньте, прошу вас.

— Я хотел, чтобы ваша милость знали, я не искал места в вашей свите и не имел желания смущать вас своим присутствием.