— Ешь, а то остынет, — говорю я. Мне так грустно оттого, что мне всего четырнадцать и этот молодой человек никогда не станет для меня тем, кем мне хотелось бы.

— Нелла! Налей, пожалуйста, папе кофе, — вежливо просит Ассунта. Я рада, что она сказала только это и не стала говорить про меня гадости перед молодым человеком с красивыми руками.

— Сейчас, — говорю я и иду на кухню, чувствуя, что он смотрит мне вслед. Мое сердце бешено колотится.

— Что с тобой? — спрашивает Елена. — Ты вся красная.

— От ветра, — вру я. — Сделай милость: там папа просит кофе, отнесешь за меня?

— Отнесу. Только скажи, что с тобой. Со мной-то ты можешь поделиться, — просит Елена, надевая фланелевую рукавицу и снимая с плиты кофейник.

— Там на дальнем конце стола сидит парень… Можешь узнать, как его зовут?

— Шейх? — со смехом спрашивает Елена.

— Нет… то есть да… — Мы с Еленой посмотрели в кино «Шейха» с Рудольфом Валентино, и теперь она дразнит меня: мол, я с тех пор сама не своя. — В смысле он ничего, — говорю я, и мои щеки становятся такого же цвета, как папин красный носовой платок.

— Видимо, он не просто ничего… Ты прямо дрожишь.

— Это все его голос. Такой глубокий, нежный и… даже не знаю, как сказать… такой волнующий.

— Пойду попытаюсь что-нибудь узнать, — обещает Елена и уходит.

Из кладовой выходят две женщины. Они несут мамины пироги с ревенем, но, как бы мне ни хотелось получить кусочек, я ни за что не выйду к гостям. Я боюсь, что если еще раз гляну на того синеглазого парня, то просто разрыдаюсь. Я встретила мужчину своей мечты, но у нас ничего не получится. Он слишком взрослый и не станет меня дожидаться. Ведь ему придется ждать по меньшей мере четыре года — тогда мне будет восемнадцать. Четыре года! Целая вечность.

Я стою и недоумеваю, как Елена к нему подберется. Кажется, что прошло несколько часов, прежде чем хлопнула дверь и раздался голос Елены:

— Нелла!

— Я здесь, — шепотом отозвалась я.

— Незачем прятаться. — Она входит в кладовую. — Его зовут Ренато Ланзара. И ему двадцать один.

— Двадцать один! — У меня упало сердце.

— Зато… да послушай: он живет в городе. Его отец — парикмахер.

— Почему я его раньше не видела? — думаю я.

— Нелла, он на семь лет тебя старше. Это немало.

Мне расхотелось идти на улицу. У меня нет сил с ним разговаривать. Я хочу только одного — побыть в одиночестве.

Глава вторая

Я шагаю за Ассунтой по Делабол-роуд. Солнце еще не встало, и Ассунта несет фонарь. Странно начинать в темноте свой первый день в новой школе.

— Пошевеливайся, — торопит Ассунта.

— Хорошо, — говорю я и прибавляю шаг, — жаль, что мы не можем поехать на трамвае.

Ассунта останавливается и сердито смотрит на меня:

— Спустись с облаков. Мы не можем себе позволить ездить на трамвае. И никогда не сможем.

Я молча иду за Ассунтой.

— Это Дивижн-стрит, — говорит она как бы между прочим.

— Она отделяет Розето от Бангора. В Бангоре живут англосаксы, и итальянцев они не любят.

Над пиками Голубых гор показывается солнце, и Гарибальди-авеню оживает. Мы шагаем по широкой улице, проходим мимо домов, из которых доносится детский смех и раздается запах еды: матери готовят завтрак, а дети с ними болтают.

Перед кондитерской «Марчелла» Ассунта останавливается.