На Гуннхильд Крака лишь взглянула. Девочка почувствована, как к ее щекам прилила кровь, а потом она похолодела от гнева. Да, она ведет себя не так, как подобает госпоже, выглядит неблаговоспитанной, но разве должна она из-за этого остаться безымянной перед блестящим сыном конунга?

Впрочем, она проглотила обиду. Все равно она сделает так, чтобы он как-то узнал о ней.

— Я слышал о тебе, госпожа, — ответил Эйрик. — Ты дочь Рёгнвальда Эюстейнсона, который был ярлом Северного Моерра и наместником Раумсдальра. Я не ошибся?

— Да, это я. — Ее ответ прозвучал резко. Ее мать происходила из хорошей фермерской семьи и была некоторое время наложницей ее отца, но, когда Эзур Сивобородый прибыл просить руки девушки, ярл, вероятно, решил, что лучшее, что он может сделать в таком случае, это выдать за этого жениха свою побочную дочь. Установить таким образом связи с хёвдингом с Севера было совсем неплохой мыслью.

Она закашлялась. Гуннхильд заметила, что она сглотнула, а не плюнула, как обычно.

Губы Эйрика тронула жесткая улыбка.

— Пока твой отец был верным другом моего отца, — сказал он, — он имел и честь и выгоду.

Крака неохотно кивнула:

— Да, это правда.

А Эйрик продолжал без всяких обиняков:

— Правда и то, что мой отец объявил вне закона сына Рёгнвальда Хрольва Пешехода за резню, которую тот учинил на норвежском берегу. Но всем известно, что Хрольв прекрасно устроился на Западе.

Правда и то, что двое моих единокровных братьев сожгли твоего отца. Но один из них уже умер, а второго мой отец конунг Харальд отослал от себя. Он сделал твоего брата Торира ярлом Моерра и дал ему в жены собственную дочь Алов.

После этих слов Крака наконец улыбнулась в ответ. Она хорошо знала то, о чем говорил Эйрик, но для гостя перечислить все это перед порогом ее дома — значило проявить доброжелательность и уважение. А еще большее значение такой поступок приобретал, когда его совершал человек, известный своей суровостью и горделивостью. Но, несомненно, он помнил и о том, что титул ярла по своей значимости уступал только конунгу.

— Позволь мне преподнести тебе рог меда, прежде чем я попытаюсь приготовить достойную тебя трапезу, — сказала она.

Гуннхильд не удалось уклониться и пришлось помогать обносить гостей медом. Но, занимаясь этим, она смотрела, слушала и думала. Думала она и ночью, и на следующий день, и потом.

Дружина Эйрика состояла из дюжих шумных людей. Девочка слышала, как многие из них хвастались не только своими подвигами, но и своим предводителем. Эйрику было двенадцать зим от роду, когда отец впервые отпустил его в викинг. Он, самый любимый сын короля, обошел всю Балтику, Северное, Ирландское и Белое моря, побывал в Вендланде, Дании, Фрисланде, Саксонии, Шотландии, Англии, Уэльсе, Ирландии, Франции, Финляндии, Бьярмаланде — иногда торговал, но чаще сражался, грабил, поджигал и возвращался домой с богатой добычей и пленниками. Гуннхильд вспомнила рассказы своего отца о его собственных набегах. Они бледнели перед тем, что она услышала в эти дни. Ее сердце колотилось и никак не желало успокоиться.

А рабы копошились поблизости, занимаясь своими непритязательными делами; никому не нужные мужчины, неопрятные женщины, казавшиеся много старше своего истинного возраста. Эзур был груб с ними не более, чем это было необходимо, но эти люди видели от него гораздо меньше доброты, чем его лошади. Если год был плох, он не задумывался над тем, чтобы в день зимнего солнцестояния принести одного из них, совсем изработавшегося, в жертву Одину, повесив раба на священном дереве.