Король побелел лицом. Стихи — неважно, были они заклинанием или нет — обладали силой сами по себе. Они затрагивали душу.

Когда Гуннхильд услышала об этом, то сразу поняла, что произошло. Харальду напоминали о том, что Рёгнвальд Длинная Кость был одним из его сыновей от Снаэфрид, которая была ведьмой, если не хуже. В свое время он простил сыновьям их происхождение и сделал тех из них, кто еще оставался в живых, королями областей. Но Рёгнвальд сам взялся за изучение колдовства, достиг в нем могущества и собрал остальных вокруг себя. До отца почти не доходили известия об этом — мало кто был до конца уверен в том, что сын конунга занимается колдовством, а еще меньше народу осмелились бы сообщить об этом, — хотя жители Упланда, где он правил, все сильнее трепетали перед своим правителем. До сих пор Харальд закрывал глаза на поведение сына и знать ничего не хотел. А теперь ему в лицо бросили, что рядом с Рёгнвальдом Длинной Костью такие, как Витгейр, — просто комары, едва ли достойные того, чтобы их прихлопнули.

Конунг Харальд ничего не сказал. Однако вскоре он отозвал Эйрика в уединенную комнату, где никто не мог их подслушать.

Уже совсем стемнело, когда Эйрик возвратился в дом, предназначенный для него в этом отцовском имении. Войдя в спальню, он застал Гуннхильд бодрствующей. Полностью одетая, она сидела на высоком трехногом табурете и смотрела в пламя единственной зажженной лампы. Время от времени ее застывший взгляд поднимался вверх вслед за струйкой дыма, которая странным образом — ночь была почти безветренной — металась из стороны в сторону и извивалась. Тусклый свет отбрасывал слабый желтоватый отблеск лишь на лицо королевы. Вся комната была заполнена мраком, сливавшимся с теменью за раскрытым окном.

Когда она поднялась, шелест ее юбок прозвучал в окружающей тишине, как гром. Глаза ее, отыскивающие его взгляд, казались неестественно огромными, зрачки были расширенными, как у кошки, разгуливающей в темноте, белки мерцали.

— Мне кажется, что у тебя есть новости, — полушепотом сказала она.

Гримаса Эйрика нисколько не походила на улыбку.

— Ты отлично это знаешь.

— Не мог бы ты поделиться ими со мною?

— Что ж, все равно ты скоро все узнала бы. Я должен сделать одну вещь, которую сам давно желал. Конунг Харальд наконец принял решение. Завтра я собираю людей и получаю провизию, необходимую для трудного сухопутного путешествия. Еще днем позже мы отправимся, чтобы покончить с Рёгнвальдом Длинной Костью.

— Я… я предчувствовала это.

Во взгляде Эйрика мелькнула тень, впрочем, если у него и возникли вопросы, он решил не задавать их.

— Слишком долго он водит дружбу с троллями, — категорически сказал он. — Это открытый вызов нашему отцу. Будет лучше, если мы опередим его, что бы он там ни затевал.

— Я думаю, что это может иметь прямое отношение к тебе.

Эйрик кивнул:

— Если он будет жив, когда умрет наш отец, то может попытаться захватить верховную власть над всей Норвегией, которую отец хочет оставить мне.

А если ему это удастся, то какая участь может ожидать их сыновей? Гамли, бойкий, веселый, с льняными волосами, бегающий повсюду, скоро будет готов к тому, чтобы поехать на воспитание в какой-нибудь дом, где будут добры к нему. Рёгнвальд, тезка врага-родственника, но назван в честь великого ярла, а не короля-колдуна; он уже научился ходить и старательно пытается начать говорить. Гутхорм, совсем недавно покинувший колыбель… И тот, который появится на свет после Гутхорма, и следующий… Кровь ее и Эйрика, жизнь и слава, которой предстоит намного пережить жизнь. Снаружи донесся крик совы, голос темноты и забвения.

— Не только он один; многие другие твои братья стремятся к тому же самому, — заметила Гуннхильд.