Вражеское войско рассыпалось в пыль. Эзена чувствовала, что еще слово, может быть, два или три — и она вырвет у Анессы признание. Однако все происходило чересчур быстро. Нанеся удар в самый центр вражеской линии, княгиня неожиданно узнала собственную силу и… растерялась. Побежденный враг бежал с поля битвы, но неопытный предводитель победоносной армии не знал, как организовать погоню. Сказав на несколько фраз больше, чем следовало, Эзена позволила противнице несколько остыть.

— Я все еще невольница, госпожа. Я не приняла дара его высочества. Я не хотела, чтобы он отпустил меня на свободу. Сейчас я об этом… жалею.

Наступила короткая пауза. Враг вновь собрался с силами. Возможность нанести ему сокрушительный удар миновала.

Эзена почувствовала, как на нее наваливается усталость. Оставив Анессу, она подошла к пруду. Поверхность воды была абсолютно неподвижна. Большие факелы, казалось, плавали в глубине пруда. Отражения…

— Я мучаюсь, Анесса. Неужели ты и в самом деле этого не видишь? Я не хотела всего этого, ты же знаешь. Каждый день ты недвусмысленно давала мне почувствовать, что я заняла твое место… Но сегодня я узнала кое-что, куда более важное. Что все это неправда. Я могла понять твое поведение, когда ты не соглашалась на… на мою персону. Мне было больно, но понять было можно. Но теперь? Теперь это самая обычная жестокость. Ты не питаешь ко мне презрения, ты его лишь демонстрируешь. Зачем?

Последнее слово, собственно, не было вопросом — скорее выражением бунта и протеста. Эзена не ожидала ответа, а Жемчужина Дома его не дала. Встав рядом, она уставилась на гладь пруда. В неподвижной воде отражались фигуры двух женщин. Княгиня, освободившись дома от рубашки и простой юбки, была теперь одета в темно-зеленое платье с коричневыми и черными вставками, столь же прекрасное и роскошное, как и платье Жемчужины Дома. Черные волосы покрывала шелковая зеленая сетка с поблескивавшими на перекрестьях нитей маленькими изумрудами. Если тело госпожи Сей Айе и уступало совершенством телу ее невольницы, то платье скрывало все недостатки. Лица были равны друг другу, хотя и происходили с двух разных полюсов женской красоты. Выразительное лицо армектанки — широкие брови, смелые очертания ноздрей, маленький подбородок — являло собой решительный, возможно, слегка мрачный и даже пугающий тип красоты, хотя шаловливые разноцветные глаза в окружении длинных ресниц слегка смягчали впечатление. Дартанке на вид было лет девятнадцать; черты ее были более мягкими, необычно изящными, не столько женскими, сколько девичьими, но при этом чувственными и сладострастными — очертания ее нежных гy6 могли наводить на прямо-таки… похотливые мысли. Губы эти, казалось, говорили: «Я вечно неудовлетворена…» Такие женщины были попросту опасны.

— Я была слепа, — после долгого молчания сказала Эзена, и в голосе ее неожиданно прозвучала неподдельная злость. — До сих пор я была совершенно слепа. Я чувствовала себя узурпатором, и мне даже в голову не пришло, что кто-то может воспринимать это иначе. А ведь, выслушивая от тебя сотни злорадных замечаний, я ни разу не слышала… — Она не договорила. — Вот именно. Так почему же, Анесса, не тебя сделали госпожой Сей Айе?

На лице дартанки отразилась усталость.

— Ваше высочество, давай не будем продолжать этот разговор.

— Должна быть какая-то причина! Если даже ты ее не знаешь, то, по крайней мере, догадываешься. — Эзена слегка отступила с завоеванных позиций. — Почему именно я?

— Ради Шерни, госпожа… Только князь мог бы ответить на этот вопрос.