Ее королевское высочество смотрела на них в ответ, запоминая лица этих рыцарей-не-рыцарей, купцов-не-купцов, перекупщиков… Она боролась с искушением отдать один короткий приказ, который превратил бы этот зал в поле битвы, вернее, казни, ибо для ее закованных в доспехи воинов здесь не было достойного противника. Но это был бы лишь неумный каприз разгневанной женщины. Княгиня не могла сделать ничего подобного. За этими беззащитными мошенниками стояли вооруженные полки, стояли подходящие с юга отряды и, наконец, мог бы встать весь все еще колеблющийся Дартан. Никто не смел, кроме как на поле боя или турнирной арене, покушаться на жизнь этих людей, таких людей. И уж наверняка этого не могла сделать добивающаяся признания и положения княгиня-регент, поддерживаемая тремя отрядами против семи.
Никто не встал. Она стояла перед собравшимися в комнате мужчинами, словно подсудимая перед судьями.
— Меня сюда не пригласили, — сказала она, — хотя всего две недели назад никто не ушел из моего дома, когда я спрашивала, кто хочет остаться, а кто предпочитает уйти. Я поняла, что все остаются. Но мне следовало попросить какие-нибудь расписки, сегодня мне это уже ясно. — Она не скрывала презрения в голосе.
— Позволь, госпожа, сказать тебе, что никто тогда не давал клятву, что станет твоим невольником, — сказал сидевший во главе подковы. — У меня есть право принимать гостей, и никто меня этого права не лишит. У меня также есть право закрыть двери своего дома перед любым, кого я не приглашал.
Этого человека звали Т. И. Сенерес; его Дом в столице значил столько же, сколько и Дом А. Б. Д.
— Лишь бы, ваше благородие, ты больше никогда эти двери чересчур поспешно не открывал. Ибо может оказаться, что тебя утомит ожидание на пороге, а изгнанный гость не захочет вернуться.
— Когда я отказываю кому-то в гостеприимстве, то всегда знаю, что делаю. — В голосе хозяина прозвучала почти неприкрытая ирония.
Эзена поняла, что на этот раз она неудачно выбрала слова, не сумела одержать верх над противником и наверняка ничего не добьется. Возможно, виной тому было презрение, которому она неосмотрительно дала выход, говоря о расписках… Еще когда она ехала по улицам Роллайны, она опасалась, что не сумеет сдержать своих чувств, — и так оно и случилось. А может, просто не существовало ничего, что могло бы помешать этим людям принять предвзятое решение? Им только завтра предстояло узнать, что им уже не с кем вести переговоры, что ее солдаты жгут Армект, а исход войны еще не предрешен. Но хотели ли они ждать до завтра? А если даже и так, то могли ли они отменить решение, которое однажды приняли? Княгиня задавала себе вопрос, правильно ли она поступила, придя на этот тайный совет. Возможно, сидящие в этой комнате люди могли счесть слова, произнесенные в их собственном кругу, никогда не сказанными. Но могли ли они открыто выступить против нее, а потом делать вид, будто ничего не произошло?
Нет. Наверняка нет.
— Послезавтра утром, — сказала она, — я поведу свои отряды в бой.
Люди за столами переглянулись.
— А против кого, госпожа?
— Еще не знаю. С одной стороны встанут мои войска, а напротив… встанут какие-то другие. Это будет битва, не имеющая особого значения для судеб всей войны, а может, вообще никакого. Но я нахожусь в своем краю, в своей столице и не желаю видеть непрошеных гостей, что ты наверняка легко поймешь, ваше благородие. Послезавтра в предместьях Роллайны будут стоять только мои войска. Мои и никакие другие.
— Почему только послезавтра? — последовал язвительный вопрос с другого конца стола.
— Потому, ваше благородие, что именно столько времени мне требуется, чтобы подготовиться к сражению. Я даю рыцарский бой противникам, которых считаю рыцарями. |