Когда я просыпалась, Станье был и там. Все в нем вызывало отвращение. Он был мерзостью. Его существование было плевком в лицо Богини. Я ненавидела его так сильно, что один раз попыталась убить его, хотя сломанные кости помешали подняться, и я в результате только ползла по полу его дома, рыдая от боли и злости.

Он помог мне вернуться в кровать, опустил прохладную ткань на мой лоб, пел мне смертным голосом песни о птицах, деревьях и цветах, о звездах. Песни о любви и рождениях. Песни, какие мамы пели детям.

И когда я снова уснула, он ждал меня там, утешал во тьме.

Наконец, наступил день, когда я открыла глаза, и лихорадки не было. Я была слабой, как котенок, но уже не бредила, и моя ненависть умерла, став тусклым угольком в глубине души. Я повернула голову и увидела Станье — его смертная душа сияла в глазах, но тень была яркой в центре него.

— Почему ты не убил меня? — спросила я. Голос охрип от долгого молчания, и было больно говорить.

Он поднес деревянную чашку к моим губам, и я жадно пила.

— Не знаю, — сказал он, когда я допила. Он сел на стул возле кровати и смотрел на меня, склонив голову. — Наверное, есть что-то в твоем лице, — он криво улыбнулся, и его простые черты вдруг стали яркими, но не от света Призрака, а уникального сияния. Мое сердце застыло в груди. — Необычно красивое лицо, — сказал он.

— Я убью тебя, как только встану, — ответила я и закашлялась.

— Я не сомневаюсь в этом, — он склонился с деревянной миской. — Но пока выпей это.

Глава 13

Айлет лежала в тишине леса разума, сжавшаяся, скрытая, обвивала руками голову, волосы укрывали ее тело.

Ларанта была близко. Железо не давало ей приблизиться, но Айлет ощущала ее сильное присутствие у края сознания. Она хотела дотянуться и обнять ее волчицу, уткнуться головой в черную шерсть. Она хотела, чтобы они были как раньше — не венатрикс и тень, а сестры, рожденные вместе. Дикари, бегущие по сосновому лесу на склоне горы далеко от людей. Вместе с братьями и сестрами из стаи, желая только свободы.

Такой жизнь уже не станет. Айлет сжалась в своем разуме и рыдала из-за того, что потеряла, из-за Ларанты, из-за матери, братьев и сестер.

Красный свет вдруг пронзил тихий сумрак, пульсировал болью. Она знала, что это было — яд железа. Вонзенный в ее кожу, проникший в ее кровь и душу так, что она не могла скрыться от него.

Эвандерианцы нашли ее. Спасли ее.

Она ощутила волну агонии, пронесшуюся над головой. В мире смертных ее веки затрепетали, открылись с неохотой. Ее взгляд расплывался от боли, она увидела перед собой свои ладони, снова скованные железными рукавицами и привязанные к седлу.

Веревки закрепляли ее со всех сторон, мешая упасть с лошади, пока она была без сознания. Лошадь была не той, что утром. Склоненная шея перед ней была каштановой, и на миг она подумала, что это была Флита Террина. Но нет, этот конь был темнее, чем его красивая рыжеватая лошадь.

Мир боли, порезов и синяков принял ее, когда она очнулась полностью. Вместе со сломанными ребрами и синяками на шее, где ее душили мертвые ладони, она отметила боль в бедрах. Она посмотрела на штаны, увидела длинные порезы на ткани, а под ними — бинты в крови. Она знала, что это было: Фендрель убрал проклятия Трупного ведьмака из ее тела. Она должна была радоваться.

Вместо этого она чуть повернула голову, хмуро посмотрела на фигуру, едущую рядом с ней на черном коне. Ее спаситель. Ее мучитель.

Она открыла рот, пыталась говорить. Горло пересохло и не слушалось, слова было сложно озвучить.