Снова и снова повторяя те же движения, вызывая у нее тот же трепет и тот же ответ — бесконечная, сложная цепь. Влажный запах обнаженного твердого члена. Слюна. Тепло. Податливая мягкость. Нажим. Покой. Причины и следствия превращались в новые причины, одни и те же последовательности казались бесконечными. А когда к ней на миг приходило головокружительное просветление, словно она падала откуда-то, где, покинутая, лежала или колыхалась на поверхности, и, думая, что проснулась, начинала так или иначе отвечать ему, ускоряя ритм или уводя его, куда, она знала — или думала, что знает, — желает быть уведенным каждый мужчина, он чуть качал головой, отказываясь, и улыбался ей одними глазами, и тихо произносил неслышные слова, а один раз даже поднял указательный палец, чтобы нежно пожурить ее; подожди, прошептал он, я хочу, чтобы ты лежала спокойно, даже не моргая, — и, отступив и на мгновение перестав двигаться, с застывшим лицом, сосредоточившись, чтобы снова взять себя в руки — она чувствовала между своими бедрами его плоть, твердую и влажную ее влагой, — внезапно погрузился в нее снова, мягко, еще медленнее, еще глубже, до упора. И Тереса подавила стон, и все началось сначала, а солнце, просачиваясь сквозь щели жалюзи, слепило ее вспышками света, короткими и теплыми, как удары ножа. И тогда, прерывисто дыша и глядя на него расширенными глазами — так близко, что его лицо, и его губы, и его глаза, казалось, тоже проникли в нее, — зажатая между его телом и смятыми влажными простынями под спиной, она еще крепче обхватила его руками, ногами, ртом и вдруг подумала: господи боже мой, Дева Мария, Пресвятая Богородица, ведь мы же делаем это без презерватива.
Глава 4
Пойдем туда, где нас судить не станут
Дрис Ларби не любил вмешиваться в личную жизнь своих девушек. По крайней мере, так он сказал мне. Человек спокойный, он толково вел свое дело и держался того мнения, что каждый волен распоряжаться собой сам, лишь бы счет за это не предъявляли ему. А еще (опять же, по его словам) он был до того кроток и добродушен, что даже отпустил бороду, лишь бы потрафить свояку — закоренелому фундаменталисту, жившему в Надоре вместе с его сестрой и четырьмя племянниками. Он имел испанский и марроканский паспорта, голосовал на выборах, резал барашка в праздник Айд-эль-Адха и платил налоги с заявленных доходов от своих официальных занятий — неплохая биография для человека, пересекшего границу десятилетним мальчонкой с ящиком чистильщика обуви под мышкой и пустыми карманами, в которых документов было не больше, чем у дикого кролика. Именно этот пункт — «род занятий» — некогда заставил Дриса Ларби детально обдумать положение Тересы Мендоса. Потому что Мексиканка со временем стала в «Джамиле» фигурой особой. Она вела всю бухгалтерию и была в курсе некоторых секретов заведения. А кроме того, великолепно соображала во всем, что касалось цифр, отчего была весьма полезна еще и в другом плане. В конце концов, три «путиклуба», которыми риф владел в городе, являлись частью другого, куда более сложного бизнеса, включавшего в себя нелегальную доставку иммигрантов — он называл это частными поездками — в Мелилью и на Полуостров. Сюда включались переход через границу, временное размещение в Ущелье Смерти или в старых домах Реаля и подкуп дежурных полицейских на контрольно-пропускных пунктах, а бывало, что и более масштабные экспедиции, по двадцать-тридцать человек, которых тайно высаживали ночью на какой-нибудь андалусский пляж с борта рыбачьих судов, катеров или «патер», пришедших с марокканского побережья. Дрису Ларби не раз предлагали использовать всю эту инфраструктуру для перевозки чего-нибудь более рентабельного; но, будучи хорошим гражданином и хорошим мусульманином, он был еще и осторожен. Наркотики — отличный бизнес и быстрые деньги, однако иметь дело с подобным товаром, когда тебя уже знают и ты обладаешь определенным положением по эту сторону границы, означает, что рано или поздно ты окажешься на скамье подсудимых. |