Но быстрее кошки лакей бросился в противоположный конец кабинета. Парик сполз с головы, открыв бледное чело шевалье.

Это было подобно кошмарному видению.

Эктор выхватил шпагу и прыгнул, как тигр. Но шевалье открыл дверь, скрытую в стене, и бросился бежать.

— Поздно! — вскричал он.

Эктор с разгону ударился лбом о захлопнувшуюся дверь.

Схватив обеими руками золоченые рамы, он изо все сил их рванул. Дверь немного подалась, но не отворилась. Эктор провел трепещущей рукой по лбу и прислушался. Ни малейшего звука не долетало из коридора.

Он хотел было поднять тяжелое кресло, чтобы ударить им в дверь, но остановился.

— Поздно! Поздно! — сказал он глухим голосом.

Это было предсказание цыганки, и через семь лет оно вновь поражало его слух.

Эктор обратил глаза к камину. Последние листы бумаги догорали. Он вынул лоскуток, наполовину уничтоженный пламенем, на котором ещё виднелись некоторые буквы. То было имя Блетарена, написанное рукой наследника.

Вздох вырвался из груди Эктора. Черный пепел полетел вокруг него, гонимый дыханием.

— Бедная Кристина! — сказал он, пряча на груди остатки бумаги.

Немного пепла, немного дыма — вот все, что осталось от его надежд.

— Поздно, поздно, — невольно прошептал Эктор.

Наконец он встал, бледный, но решившийся.

— Теперь к королю, — сказал он себе.

И вышел.

— Вам нужно говорить со мной, мсье? — спросил король.

— Да, ваше величество, — отвечал Эктор, — дело идет о моей жизни и моей чести. Я пришел просить моего короля спасти их.

Король любил, чтобы признавали его могущество. К тому же он сохранил от своей первой беседы с Эктором хорошее о нем воспоминание.

— Следуйте за мной, — отвечал король, входя в свой кабинет.

— Монсиньор, — сказал Эктор, преклонив колени, — позволит ли мне ваше величество воскресить ужасное воспоминание?

— Воспоминание, мсье? Какое?

— То, которое мне следовало забыть: воспоминание о разговоре, случайно слышанном мной в одном из постоялых дворов Фландрии.

Людовик XIV слегка ударил по ковру концом своей трости.

— Вы пробуждаете воспоминания, всегда живущие во мне, когда я желал бы их забыть, — сказал он. — Зачем напоминать мне эти низости?

— Потому, что дело идет о чести дворянина, а честь дворянина — ваша собственная, ваше величество!

— Говорите, мсье, я вас слушаю. — Эктор поднялся, а король сел в кресло, скрестив ноги, оперевшись руками на трость и глядя на Эктора в упор.

— Монсиньор, — сказал Эктор, — было совершено ужасное преступление: внук вашего величества, его высочество наследник умер от яда.

— Что вы посмели сказать, мсье? — вскричал король, приподнимаясь с кресла.

— Правду, ваше величество…Я говорю по убеждению моей совести, выслушайте же меня.

— Берегитесь, мсье, подобные слова заводят слишком далеко, — предупредил король.

— Они не могут вести дальше могилы, ваше величество, и я приношу свою жизнь в жертву.

— Вы сами того хотите. Продолжайте, — ответил Людовик XIV, снова садясь.

Глубокий ужас выражался на его лице, где королевское достоинство напрасно боролось с чувством страха, пробужденного словами Эктора.

— Преступление, поразившее его высочество наследника, сначала убило его покойную супругу, — произнес Эктор.

Людовик XIV вздрогнул.