Хотя Билли-Питт был слугой доктора, но Кортней давно превратил его в своего слугу. Так как доктор, человек крайне нетребовательный и неизбалованный, постоянно обходился без слуги, а Кортней, нервный и капризный, всегда нуждался в услугах, то Макаллан, со свойственным ему добродушием, предоставил своего чернокожего в полное распоряжение лейтенанта.

На вопрос Кортнея относительно маринованной капусты, Билли отвечал отрицательно. Вследствие какого-то недоразумения этой капусты не прислали из лавки.

— Боже правый, как это досадно! Еще не было случая, чтобы мне чего-нибудь сильно захотелось и чтобы какой-то злой рок не помешал мне получить то, что я хочу. Право, я пойду к капитану и попрошу его вернуться назад в Плимут, чтобы можно было послать за этой капустой! Как вы думаете, Пирс, вернется он? — с простодушием добавил Кортней.

— А вы попытайтесь! — смеясь, ответил Пирс. Прайс открыл было рот, чтобы сказать что-то, но Кортней остановил его.

— Бесполезно, дорогой мой, у Шекспира нет ни слова о маринованной капусте!

— Да, но там сказано о мясе без горчицы, а вы без капусты теперь находитесь в положении мяса без горчицы! Все рассмеялись.

— Слышите, О'Киф, что он о вас сказал? — спросил Кортней.

— О, да, он просил, чтобы я передал ему стакан, но здесь нет чистого! Человек, подайте чистый стакан!

— Вы, О'Киф, слышите лучше, чем когда-либо!

— Но, право, доктор, вы должны занести меня в список больных: я положительно не гожусь, чтобы стоять вахту!

— Если вы докажете мне, что больны, я, конечно, напишу о вас рапорт!

— О, я докажу вам это через пять секунд. Я с таком состоянии теперь, что если бы сейчас все на судне полетело ко всем чертям, то мне это было бы все равно, а человеку в таком состоянии нельзя поручать вахту!

— Что вам нельзя поручить вахту, в этом я не сомневаюсь, — сказал Макаллан, — но я считаю этот недуг такого рода недугом, за который вас скорее следовало бы вычеркнуть из списка, чем вносить в список!

— Ха! ха! ха! Знаете, Кортней, что говорит Шекспир… — начал было по этому поводу Прайс, но в этот момент раздались слова: «Все наверх!», повторяемые боцманами у всех люков.

Затем в кают-компанию вбежал юнга и тоненьким фальцетом повторил то, что все уже слышали, не исключая даже глухого казначея.

— Ах, как это досадно! Я только что начинал чувствовать себя несколько лучше, а теперь мне станет хуже, чем когда-либо… Боже, как досадно! Я готов топать ногами от бешенства, а между тем надо идти: у капитана такой желчный характер.

В числе этих юных мичманов находился и Вилли Сеймур. На столе стояла корзинка с обломками морских сухарей, бутылка казенного рома и кувшин с содой, чтобы разбавлять ею ром. В помещении было жарко и душно, молодежь болтала и пикировалась между собой.

— Ну, скажите, чего вы там ищите, мистер Джерри Спик? — спросил один старый мичман.

— Что я ищу? Свой ужин, если вам угодно знать! Или вам кажется, что я и без того достаточно разжирел? Я убрал его сюда, в этот шкаф, когда нас позвали наверх, чтобы он не попал в вашу прожорливую пасть! — ответил Джерри.

— Смотрите, берегитесь, не то я запущу сухарем вам в голову! — воскликнул старый мичман.

— Пожалуйста, докажите ваше мужество. Вы, полагаю, надеетесь, что об этом подвиге пропечатают во всех газетах! — отозвался Джерри, который хотя и отличался слабым сложением, но зато был очень остер на язык, бывший его единственным оружием.