Посмотрим теперь, что делали наши друзья внизу. Самочувствию Кортнея вряд ли кто-нибудь бы позавидовал. Он упрекал себя за непредусмотрительность и неосторожность и готов был на какие угодно меры, хотя бы на поджог судна, только бы оно не досталось окончательно французам. Все заключенные, т. е. Кортней, Питер, Поль, Билли Пите и пятеро моряков составили совещание. Все знали, что у французов не было огнестрельного оружия: у них же самих его было вдоволь, следовательно, все дело было в том, чтобы как-нибудь попасть на палубу.

Решено было последовать плану Питера, который посоветовал следующее: одну половину каютного стола взгромоздить на другую так, чтобы верхняя половина почти касалась стекол люка: на верхний стол положить фунт или два пороху, который взорвет только крышку люка, не повредив остальных частей судна. Тогда, вооружившись штыками и мушкетами, можно было карабкаться вверх. Все согласились на это, как вдруг раздался выстрел. Что это значило? Неужели у французов были ружья? Но нет, смятение и возгласы французов видимо этому противоречили!

— Я теперь припоминаю, — сказал Поль, — что видел ночью, как этот молодой шутник пробегал тут с ружьями!

— Так они верно взобрались на такелаж! — воскликнул Кортней в восторге. — Скорей ставьте столы: где порох? Зажигайте фитиль!

Сооружение было быстро воздвигнуто, фитиль зажжен, — и люк взлетел вместе со сторожившими его французами! Кортней и его партнеры взобрались наверх раньше, чем дым успел рассеяться, и французы были в их власти. Англичане, ожесточенные тем, что их безоружные моряки не получили пощады, и сами не пощадили неприятеля: французы, все до одного, были выброшены за борт. Побоище кончилось в несколько минут. Сеймур и Джерри сошли со своего укрепления: их друзья встретили их горячими приветствиями. Джерри изложил присутствующим все подробности ночных событий со своим обычным юмором, между тем как Кортней ходил по палубе с Сеймуром, слушая его более серьезное и более обстоятельное изложение. Материалу для разговоров хватило до тех пор, пока судно не пристало, наконец, в гавани Порт-Рояля, откуда м-р Кортней и его люди были посланы на фрегате в Барбадос, а м-р Питер Канон и м-р Поль Контракт поклялись больше не подвергаться опасностям морской жизни, пока англичане не заключат торгового договора.

Его вспыльчивость и деспотизм порождали частые недоразумения с офицерами, и на корабле происходили частые замены одних другими: но было замечено, что те, кто оказывал справедливое сопротивление его приказаниям, пользовались покровительством его знакомых, и наоборот. Почти всем вновь поступающим на службу мичманам приходилось послужить под его начальством, так как у него всегда были вакансии, — и это было им хорошей школой.

Когда Кортней и его товарищи явились на фрегат, первый лейтенант, штурман и доктор, раздраженные обращением с ними капитана, отказались обедать у него в каюте, и приходивший их звать камердинер донес капитану, что офицеры не принимают его приглашения.

— Не принимают? Пошлите мне моего секретаря! М-р Поуэлль! — продолжал он при появлении последнего. — Пишите под мою диктовку!

Тут капитан Браденау, расхаживая взад и вперед по каюте, сочинил меморандум, в котором, после длинного предисловия, первый лейтенант, штурман и доктор обязывались обедать с ним каждый день вперед до дальнейших приказаний.

— Фергусон, Брадли! — воскликнул первый лейтенант, входя в каюту. — Посмотрите, какое приказание мы получили!

Доктор прочел и объявил, что скажется больным: штурман прибавил, что он, если и пойдет, то не будет ничего есть.

— Нет, надо идти, — сказал Робертс, первый лейтенант, — но если вы захотите действовать по-моему, он не пригласит нас обедать в другой раз!

Они условились относительно плана действий и в три часа были в каюте вместе с одним из мичманов корабля и Джерри, который тоже удостоился приглашения как гость.