Она не уделяла много внимания внешности, по утрам проводила у зеркала в ванной не дольше двух-трех минут, необходимых для гигиены. Она не присматривалась к себе, не вглядывалась в кожу, изучая её тонкий причудливый рисунок, который с каждым годом становился всё чётче – будто кто-то прорисовывал его острым карандашом.

Однажды утром Онки вдруг заметила, что из зеркала на неё смотрит уже не очень молодая женщина. Щёки потеряли упругость и почти готовы были образовать складки, развеселый румянец погас, над бровями пролегла первая прямая, как горизонт, морщина задумчивости… Онки начала стареть! Это открытие оказалось настолько пронзительным и внезапным, что около минуты она бестолково разглядывала сама себя, будто видела впервые. Собственно, так оно и было. Красота никогда особо не заботила её, однако, кто смог бы остаться невозмутимым, обнаружив во время привычного утреннего туалета, совершаемого изо дня в день, своё начавшееся увядание?..

Тогда ей впервые стало страшно. Она ощутила всем существом собственную ничтожность перед грозными силами природа, издавна влекущими все живые организмы от рождения к гибели. Онки испуганно прислонила несколько раз к лицу пригоршни ледяной воды, точно надеялась смыть старость, торопливо промокнула лицо салфетками и покинула ванну – будто бы не желая больше видеть, не желая знать, не собираясь верить…

– Выглядишь так себе… На "троечку". Мало спишь? Много работаешь? "Пролифик" начала принимать? – бесцеремонность Афины Тьюри в общении поражала. Она совершенно спокойно могла начать разговор с незнакомым человеком с вопроса, соблюдает ли он кодекс здоровья и долголетия, который, по её, бесспорно, авторитетному мнению, составляют всего четыре заповеди: первая – всегда поддерживать приподнятое настроение, вторая – есть только качественную и только (!!!) вкусную еду, третья – выпивать каждый день бокал сухого красного вина и четвертая – иметь хорошего любовника.

– Я не собираюсь принимать эти чертовы пилюли, – изрекла Онки презрительно, хотя себе уже не очень верила.

– Многие боятся начинать, самые неприятные побочные реакции как раз на первом году, – мягко произнесла Афина, – ты, наверное, боишься головокружений, ухудшения памяти, ослабления концентрации? Всё это быстро проходит. Так называемый "эффект разгона".

– А рак? – Онки смотрела требовательно, – Как по-вашему, "эффект торможения"?

Афина промолчала. Издевательское замечание как будто её озадачило. Сдалась, перевела тему:

– Чему мы обязаны очередным визитом из "Народного Совета"?

– Моя личная инициатива, – уклончиво ответила Онки. – Граждане нашей страны всерьез обеспокоены тем, что воспроизводство детей методами биоинженерии не регулируется никакими морально-нравственными принципами…

– Граждане – это те ублюдки из экстремистских организаций вроде "Радикального патриархата"?

Афина бросила на собеседницу сочувствующий взгляд – точно протянула ниточки из своих странных глаз – серых как смог и спокойных как пистолетные дула.

– Напомню вам, что малыш, рожденный в нашей клинике, не единственная жертва. Они насилуют женщин перед камерами и распространяют эти материалы. Они оскверняют памятники матриархальной культуры. Совсем недавно в рот статуи Женской Независимости засунули продолговатый предмет. Вас, как защитниц и защитников интересов народа это не волнует?

– С инцидентами подобного рода работает полиция… Я имею в виду нормальных людей…

Онки, осознав, что произнесла фразу не слишком вписывающуюся в Концепцию Всеобщего Равноправия, осеклась.