Задыхаясь, он произнес заклинание, сорвал с шеи солнечный амулет и провел им по первому проходу. Церебрилит рванулся, чтобы остановить его. Каким то образом Павлу удалось не только избежать его хватательных когтей, но и правильно завершить фигуру. Из кулона хлынул золотой свет.

Ему пришлось бросить амулет, чтобы схватить вторую светящуюся булаву, материализовавшуюся в его окровавленных пальцах. Он ударил ею по голове демона, в то время как созданное им ранее летающее оружие, продолжало бить его по позвоночнику.

Демон рухнул и растянулся неподвижно, из его ран вытекала едкая жидкость. Павел не знал, каким оружием был нанесен смертельный удар, да его это и не волновало. Он вырвал свое запястье из мертвой хватки танар'ри.

От этого усилия у него закружилась голова. Он рисковал потерять сознание. Он прохрипел молитву, которая втянула в его тело теплое, исцеляющее сияние Летандера. Он почувствовал себя более устойчивым, хотя все еще был утомлен, слаб и изранен. Этого будет достаточно, потому что на большее у него не было времени. Уилл нуждался в нем.

Павел внимательно изучил глифы на полу. Когда ему показалось, что он понял, как они связаны между собой и как их разъединить, он прохрипел заклинание и пустил амулет через соответствующий проход.

Безрезультатно. Он чувствовал, что ничего не изменилось.

Возможно, это было потому, что он не до конца понимал, что такое связывающие чары, но без долгих часов обучения он не собирался постигать их лучше. Он просто должен был попытаться повторить последнее контрзаклинание.

Он сделал глубокий вдох и произнес заклинание со всей точностью и силой воли, на которые был способен. По залу пронеслась сладкая и сложная гармония, подобная нотам, исполняемых хором. Нарисованные слова и символы вспыхнули, а огни в шарах на треножниках погасли.

Версеворан запнулся. Беспомощный в хватке дракона, Уилл, определенно, не сделал ничего, чтобы быть причиной этого. Неужели Павел наконец освободил рептилию?

Очевидно, да. Уилл не обладал выдающимися способностями к чтению эмоций на лицах драконов, но все же, когда Версеворан зашипел и покачал головой, он увидел, что что то – разум или самосознание – возвращается. Оно отразилось в совместном смыкании челюстей, раздувании ноздрей и сужении янтарных глаз.

Затем эти глаза вспыхнули. Версеворан взмахнул крыльями, звук был подобен щелчку тысячи хлыстов одновременно – и издал невероятный рев.

«Чудесно, – подумал Уилл, – у него Ярость, и он все равно собирается меня съесть. Павел, ты осел».

Но Версеворан не стал заталкивать его в пасть. Вместо этого дракон повернулся к Жентам, которых хафлинг до этого момента даже не замечал. Хаос, последовавший за вторжением Уилла и Павла, застал их врасплох, но офицерам удалось собрать воинов, чтобы разрешить ситуацию. Латники стояли в строю, лицом к лицу с драконом, но пока что не нападали. Они надеялись, что им это не понадобится, что Версеворан все еще находится под контролем церебрилита.

Дракон разрушил их надежду, поставив Уилла на землю и бросившись на своих бывших хозяев. В конце концов, он не впал в безумие, но это не мешало ему ненавидеть тех, кто осмелился связать его.

Уилл стоял в стороне и наблюдал за резней. Это заняло всего минуту или около того. Затем дракон вскочил на ноги и улетел в ночь.

Павел полагал, что они с Уиллом нашли архивы, для ознакомления с которыми Саммастер приезжал в Халбург, – записи, начертанные не на бумаге, а высеченные в камне. Пещерный храм Огмы, бога знаний, тускло освещался лучами золотистого солнечного света, проникающими через дверной проем и щели в крыше, и имел бесконечные строки слов и пиктограмм, высеченных на белых мраморных стенах от пола до высокого потолка.

Павел пытался почувствовать волнение, но, возможно, из за того, что его полузажившие раны все еще болели, просто не мог этого сделать.