— Совсем?

Он снова тронул губами воздух возле моей щеки. Почти прикосновение… почти.

— Совсем.

Я сдержала желание провести языком по пересохшим губам.

То, как он смотрел, заставляло меня терять себя. Оставляло лишь один ориентир, один маяк и один путь. К нему… Но это запрещено. Я не переживу, если сделаю еще хуже. Вот только как остановить его? Нас обоих. Притяжение лишало воздуха и опоры, от желания прикоснуться, почувствовать вставали дыбом волоски на теле и кожа покрывалась мурашками.

— Ты дрожишь, пустышка, — шепнул он и снова потянул меня за волосы. — Хотя слышал, тебя теперь называют иначе…

— Я не… дрожу…

— Ты мне сегодня снилась. И вчера. Каждый день.

— Замолчи…

— И в моем сне на тебе не было одежды. Даже моей рубашки. Представляешь? Хотя я был не против…

— Эш, что ты творишь?

— Я уже говорил. С ума схожу…

Мы оба, неприкосновенный, мы оба. Мы увязли по уши, и я не знаю, что с этим делать. От ощущения его тепла, от запаха льда и темноты так кружится голова. И губы я все-таки облизала, и он поймал движение темным взглядом. Еще мгновение — и мы забудем, почему нам нельзя быть вместе. Еще лишь миг — и почувствую его язык на своих губах, а руки на коже.

И это мы тоже знали оба.

Что ты творишь?

Хороший вопрос.

Хочу прикоснуться. Ощутить на пальцах ее волосы. Хочу почувствовать…

Пустышка вздрагивает и смотрит недоверчиво. Переживает. Отступает назад, и я улыбаюсь.

— Эш, хватит!

— Так мы еще ничего не делали, — отзываюсь насмешливо, а в голове уже так-о-ое…

Я уже трогал ее. Я уже знаю на вкус ее губы и кожу. Аодхэн сказал, что прикосновения к пустышке — это прогулка по краю бездны, но я готов рискнуть. В конце концов, после нашей ночи мой потенциал увеличился, и если повторить, это может снова сработать! Должно сработать!

Она и правда мне снится. Когда удается уснуть.

И пожалуй, я не скажу пустышке о вчерашнем приступе бешенства. Когда наблюдатель сообщил, что Аддерли вернулась в свою комнату, я продолжал ждать. А когда понял, что она не придет…

Проклятие, моей комнате теперь нужен ремонт, а не уборка.

И еще надо сменить этого неповоротливого наблюдателя! Бесит.

Очень медленно, почти невесомо тронул нежную шею девушки в вырезе рубашки, двинулся выше — к щеке и скуле. Аддерли рвано вздохнула, и у меня внутри все отозвалось на этот вдох. От желания уже в глазах темнеет, а ведь и правда еще ничего не сделал. Погладил кончиками пальцев и опустил руку ниже, очерчивая контур груди и дальше — до узкой талии.

— Эш…

Как же она так произносит мое имя? Ведь слушать невозможно… сразу таки-и-ие мысли!

— Я весь внимание, Аддерли… Говори, не стесняйся. Так ты думаешь обо мне?

И погладил ее губы. Обвел, мягко сдвинул большим пальцем нижнюю. Такая шелковая… Тело вибрировало от желания большего, и я прижался, придавил девушку к стене, к краю окна. И медленно вытащил из петельки пуговицу ее жакета. Потом вторую. Отодвинул жесткую ткань. Скользкий шелк рубашки льнул к ее телу, обрисовывая изгибы. Завел ладонь ей за спину, притягивая ближе. Еще ближе… еще… Мало… Не выдержав, потянул рубашку наверх, вытаскивая из-за пояса юбки и совершенно не понимая, что можно просто расстегнуть. Мне нужно… прикосновение. Лишь одно… Необходимо.

Тина дышала и вздрагивала, зрачки в ее глазах расширились. Такая отзывчивая…

— Оближи губы, — приказал ей тихо.

Аддерли прижалась затылком к стене, тяжело втянула воздух:

— Эш…

— Сделай это.