– Понятно, – сказал я. – Стало быть, ваша задача – поразить ядром вражескую пушку, прежде чем она успеет разрушить своим огнем ваши стены, и вы уверены, что вам это удастся, потому что в замке пушки гораздо больше, чем могут притащить с собой осаждающие, и потому что вы будете стрелять в них сверху.

Как я уже говорил, эта пушка была необычной величины. Она представляла собой железную трубу, перехваченную по всей длине медными обручами на расстоянии примерно фута друг от друга. Пушка покоилась на подставке из цельного дуба, а та, в свою очередь, крепилась к гигантскому колесу, располагавшемуся параллельно полу. Итак, хотя радиус поражения ограничивался тем отверстием, из которого высовывалось жерло пушки, можно было менять угол, а тем самым и направление огня, подымая и опуская ствол, а также поворачивая его из стороны в сторону.

– Для джентльменов вы не так уж плохо соображаете, как я погляжу. Полная башка этих долбаных мозгов! – заметил наш новый приятель, постучав указательным пальцем по своему грушевидному носу. Насколько мне известно, этим жестом здесь выражают уважение к разумности собеседника.

Итак, дорогой брат, чтобы защитить наши крепости от артиллерии султанов Бахмани, нужно приобрести более крупные и более точные пушки, чем те, какими располагают наши враги. Очевидно, мы могли бы догадаться об этом и сами и не было нужды отправляться за этой идеей на край света. Однако мы с Анишем надеемся еще выяснить кое‑какие подробности насчет того, как обращаться с большой пушкой. Кроме того, вероятно, они здесь знают какие‑то методы, улучшающие состав пороха для большей его эффективности.

Остаюсь, дорогой брат, твоим преданным слугой.

Князь  Харихара».

Глава тридцать третья

«Дорогой брат,

мы провели здесь уже пять месяцев. Идет к концу шестой месяц 1460 года по христианскому календарю. Не могу сказать, чему это соответствует в нашем более сложном лунном календаре – мне понадобилась бы помощь наших ученых, – но, во всяком случае, миновало не менее года с тех пор, как мы отплыли из Гоа. Аниш полагает даже, что прошел год и два месяца.

Мы по‑прежнему находимся в заточении; хоть мы и пользуемся определенным комфортом, мы не вправе выйти в город и можем лишь любоваться им со стены, а о возвращении домой и речи не идет. Нам не предъявили формального обвинения, но мы подозреваемся в симпатии к йоркистам, в том, что мы оказывали им помощь и поддержку. Когда Скейлз напивается допьяна и становится воинственным и злобным, он грозит нам дескать, в любую минуту он может подписать бумаги и нам отрубят головы прежде, чем мы скажем «Джек Робинсон» (я не знаком ни с каким Джеком Робинсоном).

Итак, мы сидим в мрачном Тауэре то ли дворце, то ли крепости, то ли тюрьме. Он сделался несколько менее мрачным с наступлением лета. Они это называют летом! Краткий промежуток времени, когда солнце светит чуть ярче и становится достаточно тепло, чтобы топить камин только по вечерам. Следует также отметить, что ночи теперь наступают гораздо позже и длятся не более шести часов. Казалось бы, при таком изобилии дневного света здесь должно было стать еще жарче, чем в нашей стране, но нет: даже в полдень солнце висит слишком низко, и самые теплые дни здесь едва ли могут сравняться с самыми холодными днями в Виджаянагаре. Погода совершенно непредсказуемая: то снова зарядят холодные дожди, то в ясный день поднимется холодный ветер с востока, а потом соберутся облака, ненадолго сделается жарко, даже душно, затем разразится гроза и на землю обрушится ливень, похожий на наши муссоны. Даже летом капли дождя иногда замерзают и превращаются в град. А потом снова ветер и холодные дожди.

Но здешние сады, занимающие довольно обширное пространство внутри стен, прекрасны в любое время года. Высокие кусты роз, пионы – сейчас, правда, они отошли, – множество цветущих и ароматных трав, в том числе тимьян и розмарин (их тоже уже нет, они начинают цвести раньше других и раньше отцветают), шалфей – ты помнишь это растение, купцы порой доставляют его нам из предгорьев Гималаев, в мешках, в засушенном виде, и слишком дорого берут за него.