Около полудня завыли трубы, загремели барабаны, и я уж было решил – началось! Но нет, то был сигнал к переговорам. Из лагеря, что расположился к югу от нас, возле леса, выехали двадцать всадников с герольдом впереди. Они везли с собой большие знамена со сложными рисунками все европейцы используют их в бою, чтоб отличать своих от чужих, хотя я понятия не имею, каким образом рядовой солдат не путается, где друг, а где враг, если в его экипировке отсутствует полный справочник гербов. А может, солдаты особо и не стараются в этом разобраться.

Фат, из‑за которого мы тут томились, снова уселся на коня (здесь, на холме, почва была надежнее, чем внизу у реки) и завел беседу с двумя присоединившимися к нему юнцами, тоже верхом и во всеоружии:

– Что за черт, Джастин? Кого это несет?

– Епископы, Морис. Старый Бёрчер, архиепископ Кентерберийский, вон белая бородень развевается. Он вроде кузен Йорка, да‑а?

– Кажется, зять, что ли. Еще с ними Солсбери, – вставил третий.

– Сказал – что в трубу пернул. Солсбери‑то совсем старый.

– Боже, Морис, ну ты и придурок. Епископ Солсбери, а не граф. А тот чернявый должно быть, Коппини, папский легат.

– И чего им тут понадобилось?

– Они едут к королю. Скажут ему, что они воюют не против него, а против королевы и ее приближенных, так что, если он тихо‑мирно им уступит, не будет никакого сражения.

– Что ж, это может сработать. Старый дурак терпеть не может войну. Противные, грубые люди рубят друг друга топорами. У него от этого мигрень.

– Старина Стафферс не пропустит их, верно говорю?

– Точно. Мы заняли холм, и у нас есть пушки. Верное дело. Стафферс так и рвется в бой. Опрокинем их и двинемся прямиком на Лондон, выручать старину Скейлзика. Его держат в осаде в Тауэре с самого Рождества.

– А все‑таки у них чертовски много людей. Похоже, вдвое больше, чем у нас.

– Не трусь, Морис. У нас же пушки, верно?

– Ты прав. Нечего волноваться. Ладно, поеду к предводителю.

Тот, кого звали Морис, поскакал прочь, гремя и звеня своими доспехами, а наш командир и Джастин остались на холме.

– А кто это с Моррерсом? С какой стати он прикрепил к шлему какую‑то черную палку?

– Это местный, лорд Грей Рафин. Присоединился к нам, потому что надеется, что король решит в его пользу тяжбу с соседом. Я ему ни на грош не верю. Если Уорик посулит ему побольше, он тут же перебежит к нему.

– Не важно. У нас есть пушки.

– Точно. У нас пушки.

И тут снова зарядил дождь.

К четырем часам дня все было кончено. Нам с Питером было все хорошо видно с холма, а чего мы не увидели, то узнали после битвы.

Около часа епископы уехали. Поскольку после их визита ничего не изменилось, мы догадались, что их миссия не удалась. Потом Питер принялся орать и вопить: «Давай, давай, лупи, идиот, передавай мяч, мяч отдай! Ох, упустил, идиот, мать его так…» – и при этом он так натягивал веревку, соединявшую наши руки, что я то и дело врезался спиной в ствол яблони. Потом он засучил ногами, словно поддавал мяч, и мне поневоле пришлось дергаться вместе с ним. Сперва я вообразил, что началось сражение, что йоркисты обошли армию короля и напали на него со стороны реки, за моей спиной, но тут же выяснилось, что Питер взволновался из‑за футбола. Многие англичане, дорогой Ма‑Ло, даже многие женщины относятся к этой игре как к главному делу жизни.

– Ох, гады, что творят!

– Что там, Питер?

– Солдаты короля прогнали их. О, глазам своим не верю они и мяч у них отобрали! Парни расходятся по домам.