– Действие лучей усиливается благодаря прохождению через рубин, – заметил Питер с глубоким почтением в голосе.

Факир неодобрительно покосился на него, словно монах что‑то перепутал.

Нам пришлось повозиться, но это сработало. Ничего подобного еще никто никогда не видел, и у нас не было возможности отрепетировать наш номер или провести заранее пробу. Мы должны были проделать это на рассвете следующего дня. Мы надеялись, что Природа окажет нам помощь: здесь было все необходимое – невысокий холм к востоку, то есть у нас за спиной, рядом река. Не хватало лишь тумана, но были все основания рассчитывать на утреннюю дымку. В эту пору года по ночам не бывает ветра, и к утру всегда поднимается туман, иногда даже очень густой. А коли естественных испарений окажется недостаточно, факир собирался распорядиться зажечь по другую сторону холма костры из зеленых веток и влажных перегнивших листьев. Это обеспечило бы столь нужную нам завесу. Костры приготовили заранее, но разжигать их не пришлось.

Но все эти приготовления меркнут по сравнению с той умственной работой, которую пришлось проделать факиру вместе с братом Питером. Они проводили вычисления, пытались применить к конкретному случаю оптическую теорию Роджера Бэкона, записанную с помощью тайнописи. Мы знали, что открытия английского монаха продолжают учение его арабского предшественника Абу Юсуфа Якуба бен Исхака аль‑Кинди, но не ведали, насколько далеко Роджер продвинулся по этому пути. Еще сложнее было вычислить ту точку неба, где на следующий день солнце достигнет достаточной высоты и позволит осуществить задуманный эксперимент.

Все получилось, хотя до последнего момента мы сомневались в успехе. Маленькие зеркала, не более восемнадцати дюймов в поперечнике вместе с резной и позолоченной рамой, но зато очень ясные, были установлены на подмостки, сооруженные из копий и найденного на близлежащей ферме частокола. Перед зеркалами мы расположили рубины под тем углом, который указали нам факир и брат Питер.

– Почему именно три солнца? – поинтересовался князь Харихара.

– В честь Троицы, трех божеств в одном и одного божества в трех лицах, которого мы все еще имеем глупость чтить, – ответствовал брат Питер.

– Каким образом солнце может светить одновременно в оба зеркала, наполняя их оба своими лучами? – усомнился Эдди.

Кое‑кто из присутствующих явно разделял его недоумение.

– Точно так же, – утомленно, но терпеливо отвечал факир, – как оно может отбрасывать тень одновременно и от твоего тела, и от моего.

– А, ну конечно. Все ясно.

Не думаю, что он и вправду что‑нибудь понял.

Но все получилось, еще как получилось. Поднялся туман. Туман висел на верхушках деревьев и в предрассветном сумраке казался серым, точно волчья шкура. Потом он стал розовым, потом золотым и понемногу начал таять, но тут из тумана вынырнуло солнце, красное колесо покатилось под нависающими тучами, и появилось то видение, которого мы добивались. Оно длилось минуты две, но этого вполне хватило.

Лучи солнца ударили в зеркала, отразились от них и прошли через рубины, которые превратили их в узкие лучи, а затем эти лучи разошлись достаточно широко, чтобы в тумане проступило два красных круга чуть пониже настоящего солнца и возникла иллюзия, что на небе светит три солнца разом. Войско заранее предупредили о чуде, и оно разразилось восторженными воплями. Вельможи, готовые вести своих людей в бой, подскакали к Эдди и довольно смущенно спросили, какой будет приказ. Эдди потребовалась лишь минута, чтобы провозгласить: солнце славы, солнце Йорка будет отныне его гербом, и пусть ему немедленно изготовят щит с изображением тройного солнца. После чего он пришпорил Генета и первым пересек мост, ведя своих людей к победе.

Факир огляделся по сторонам, притронулся кончиками пальцев к краю своего тюрбана, воздавая хвалу Аллаху.