– Что ты видел? – опешил Остерман.

– Сокровища эти видел. Вернее, те, что Панченко отыскал.

И Ной Нахманович, волнуясь, что ему было совсем не свойственно, стал подробнейшим образом рассказывать про свою «разведку»…

К его удивлению, он застал в номере Вольдемара Аркадьевича купца Мясоедова и какого-то тощего студента, постоянно кашлявшего в мосластый кулак.

– Ай-ай-ай, – попенял Циммерлингу Вольдемар, поздоровавшись и представив его присутствующим. – Ведь я же просил, чтобы вы никому о моем предприятии не говорили.

– А я и не говорил никому, – неожиданно для себя сконфузившись, ответил Циммерлинг. – Ей-богу…

– Да брось ты, Ной, – подал голос знакомый Циммерлингу по купеческому клубу второй гильдии купец Мясоедов. – Полгорода говорит уже о козловских кладах.

– Поверьте, Вольдемар Аркадьевич, – приложил Ной Нахманович руку к тому месту, где у всех нормальных и более-менее порядочных людей надлежало быть сердцу. – Я о нашем деле никому не…

– О нашем? – загорелся Панченко. – Так вы тоже в деле?

– Ну-у, возможно, – замялся Циммерлинг, – вначале хотелось бы съездить на место, поглядеть…

– Поглядеть, значит, – не очень весело усмехнулся Панченко, и Циммерлинг – о ужас! – почувствовал себя виноватым за такое неверие людям. Впрочем, не шибко виноватым, а так, слегка, да в общем-то и не слегка даже, а чуток, сущую мелочь. Так, что-то вроде комариного укуса, который даже и не состоялся, а в ушах – тонкий звон комариного полета и некая досада на кончике языка.

– А что? – неожиданно поддержал Циммерлинга Мясоедов. – Товар, прежде чем его купить, поглядеть да пощупать завсегда надобно… Таково правило торговли.

– Хорошо, – согласился Панченко. – Вот завтра все и поедем. Вы поедете? – обратился он к студенту Нуждину.

– Нет, я не могу, – ответил тот. – Мне до вакации еще недели две.

– Ну, смотрите, – заключил с улыбкой Панченко. – Итак, господа, завтра в восемь утра – на Устье, у третьей пристани. И прошу вас не опаздывать, а то пароход уйдет без нас.

– …подъехали мы к Козловке. Причалили. Панченко взял извозчика и прямым ходом в имение Собакина, – продолжал рассказывать Остерману Циммерлинг. – Имение, надо сказать, весьма и весьма старинное, но неухоженное какое-то, а сад и вовсе запущен. Сразу видно, хозяин не шибко богат.

– Не факт, – вставил ремарку в образовавшуюся паузу Остерман. – Может, он того… для конспирации.

– Что? – не расслышал Циммерлинг.

– Ничего, продолжай…

– Ну, попили мы чайку в беседке, да и поехали, – продолжил свой рассказ Ной Нахманович. – А как до Большого Оврага добрались, где стан разбойничий был, Панченко и говорит:

«Господа… мол, не сочтите за оскорбление какое или неуважение к вам, но далее поедем с завязанными глазами».

«Это почему же?» – спрашивает его Мясоедов.

«А потому, – отвечает Вольдемар Аркадьевич, – дабы вы не видели, где я клад нашел. Вся земля, – говорит, – поделена на сто участков, и распределяться они будут жребием, чтобы никто в более выгодном положении относительно других не оказался. Такова, – говорит, – воля землевладельца.