— Я больше не получаю Charlemont Courier Journal.

— Послушай, Эдвард…

— Какого черта ты делаешь? Заключаешь договор под залог моего дома?

Хотя он не смотрел на нее, он почувствовал ее ледяной взгляд.

— Первое, твой отец сам предложил мне это. И второе, если ты продолжишь разговаривать в том же духе, я откажу в праве выкупа заложенного имущества, просто из принципа.

Эдвард выстрелил взглядом в ее сторону.

— Как ты могла так поступить? Неужели ты настолько алчная?

— Процентная ставка более чем справедлива. А ты предпочел бы, чтобы он обратился в банк, где дом могут потом выставить на публичную продажу? Я все сделаю честно, если выплаты будут поступать в срок, как в договоре.

Он ткнул пальцем в документы, лежащие между ними.

— Я хочу, чтобы ты вышла из этого.

— Ты не участник данного договора, Эдвард. И, по-видимому, твоему отцу нужны деньги, иначе бы он не обратился ко мне.

— Это мой дом и дом моей матери!

— Знаешь, если бы я была на твоем месте, я бы наоборот поблагодарила меня. Не знаю, что происходит под крышей твоего дома, но десять миллионов — это ничто для такой могущественной и великой семьи, как Брэдфорд!

Эдвард повернул руль налево и рванул в один из общественных парков, которые располагались на берегу реки Огайо. Пересекая безлюдную парковку, он остановился, напротив лодочной станции и свернул в парк. Шторм бушевал вовсю, и всполохи молний подливали масло в огонь, зарождающегося гнева у него внутри.

Развернувшись в кресле, он проглотил стон боли.

— Он не нуждается в деньгах, Саттон.

Конечно, это была ложь, однако он не собирался объяснять проблемы, существующие в семье: хотя и был расстроен тем, что в этом участвовала Саттон, хотя и был уверен, что может доверять ей, но существовали и другие, причастные к этому договору — юристы и банкиры. По крайней мере, она могла бы опровергнуть их разговор, если это всплывет.

— Тогда почему он подписал этот документ? — спросила она. — Почему твой отец, если это для него не так важно, вырывает меня с деловой встречи, положив готовые документы на стол.

Пока она задавала вопросы, у него перед глазами стоял ее образ той ночью, когда она оседлала его и была такой нежной с его изувеченным телом.

Потом у него тут же возник образ — отец, обнявший ее в офисе.

«Это ублюдок мог переспать с любой женщиной?» — задавался он вопросом, у него возрастала ненависть к Уильяму Болдвейну.

Эдвард сосредоточился на ее губы, думая о жене своего брата.

— Он никогда не целовал тебя?

— Прости?

— Мой отец. Он никогда не целовал тебя?

Саттон покачала головой в недоумении.

— Давай лучше придерживаться темы о закладной на Истерли, да?

— Ответь мне на чертовый вопрос.

Она вскинула руки.

— Ты видел меня у него в кабинете. О чем ты думаешь?

«Он пытался», — подумал Эдвард, испытывая всплеск ярости.

— Послушай, — сказала Саттон. — Я не знаю, что происходит у вас в семье, и зачем он составил этот договор. Могу сказать одно — для меня это хорошая сделка... мне казалось, она как-то поможет вам. Конечно глупость с моей стороны, я подумывала сохранить договор в тайне, я подумала, что это пойдет вам на пользу.

Через мгновение он пробормотал:

— Ну, ты ошиблась. Поэтому я и хочу, чтобы ты разорвала это договор.

— У твоего отца имеется копия договора, — сухо заметила она. — Почему бы тебе не поговорить с ним?

— Он заключил с тобой эту сделку, потому что ненавидит меня. Он сделал это потому, что черт побери отлично знает, что я бы не обратился будь ты самым последним человеком на всей земле, чтобы моя семья не была обязана вам.